Мать ветров: рассказы

Теперь я понял, что ошибался. Когда жизнь на делийских улицах и базарах замирает, то начинают оживать гробницы и их блеск не уступает красоте лахорского базара Анар Кали или калькуттского Нью-Маркит. Куда бы вы ни пошли ночью, везде вы увидите опустевшие мертвые улицы, переулки и базары, но у Кутуб Минара веселье только начинается, в Хауз Хаусе раздается звонкий смех, в развалинах дворца Фируз Шаха пируют теплые компании, в гробнице Хамаюна веселье в полном разгаре, а там, где лежит прах предка Тимуров наваба Джаман Шаха, расположилась группа студенток. Слышится пение мисс Азры Джан. А вот чамар из Кароль-бага прогуливается с чужой женой. Какие-то подозрительные юноши смотрят по сторонам голодным взглядом.

Гробница Хамаюна удивительно тихое место. Направляясь сюда, люди берут с собой бетель, кальяны, коврики и даже шелковую постель и газовые лампы.

— Отстань, дурак! — вдруг услышали мы слова, сказанные одной из студенток своему дружку, который, улыбаясь, пытался обнять ее и поцеловать.

— Вот на этих самых ступеньках Хамаюн когда-то потерял власть. Здесь же он и вернул ее.

— Да отстань же ты!

— А наваб Джаман Шах говорил здесь своей возлюбленной, что ему не нравятся ни кино, ни театры.

— Да, мы действительно не любим всего этого.

— В этом я с тобой согласна…

— Индийцы — самый религиозный народ. Они могут отдать жизнь за религию, могут и убить за нее. Они благородны. Они не любят кино, театр и танцплощадки, они только умеют почитать своих предков и целые ночи проводить в молитвах. Кутуб-уд-дин Айбек мечтал построить еще четыре таких же башни — четыре места для любовных встреч. А что говорится в письменах времен Ашоки? — «Живи честно».

— Отстанешь ты, наконец, или нет!

После описанных здесь событий прошло много времени. Как-то на Чандни Чаук происходил митинг. Выступавший оратор говорил:

— Индусы и мусульмане — братья! Между нами не должно быть расовой дискриминации. Все мы жители одной страны, простирающейся от Пенджаба до мыса Каморин. Мы одной нации, у нас один язык, мы все индийцы…

Я подумал тогда, что все мы действительно индийцы, но, несмотря на это, многие продавали свою родину арийцам, римлянам, арабам, туркам, англичанам. А теперь некоторые хотят продать ее западным империалистам и японцам…[28]

Лжецы, обманщики!

Поэтому лучше возьмем с собой барабан, таша и нафери[29] и пойдем к гробнице Хамаюна.

ДУХИ ДЛЯ МУЖЧИН

— …И от пота женщины исходит нежный, едва ощутимый аромат, — читал Наратам Бхаи Пандьяя.

Сетх[30] Мохан Лал, который одевался не иначе как в одежды из домотканной материи, пил только виски и спекулировал на черном рынке, прервал чтеца на полуслове:

— Подожди, Пандьяя, что ты сказал насчет аромата?

— Я сказал, что от пота женщины исходит нежный, едва ощутимый аромат.

— Я что то не пойму, разве женский пот хорошо пахнет?

— А как же? Если не верите, спросите у мисс Премы!

Мисс Према смущенно заулыбалась, а сетх, подойдя к ней, деловито потянул воздух носом. Према душилась дорогими духами, и на сетха пахнуло тонким, очень приятным незнакомым запахом.

— Правда, пахнет! — сказал сетх, весьма довольный. — Да неужели пот каждой женщины издает подобный аромат?

— Конечно, нет, — сказал Пандьяя с видом знатока. — Только пот незамужних девушек.

Лицо мисс Премы зарумянилось от удовольствия, сетх тоже был очень доволен. Сейчас он обдумывал план создания нового кинофильма и в связи с этим пригласил сценариста Пандьяю и мисс Прему, которую прочил в героини своего фильма.

— Слушайте дальше, сетх джи, — сказал Пандьяя, вновь принимаясь за сценарий.

Но сетх Мохан Лал вынул из ящика письменного стола чековую книжку, выписал чек на пятьсот рупий и, протянув его Пандьяе, сказал:

— Твой сценарий хорош, но вторую половину мы послушаем завтра. Я думаю, что все будет хорошо, а если сценарий не устроит нас с какой нибудь стороны, мы его сами переделаем. А теперь ступай.

Мохан Лал весьма недвусмысленно намекнул и Преме, что хотел бы остаться один. И они оба, откланявшись, ушли.

После их ухода сетх долго сидел в кресле, погруженный в свои мысли, и о чем то сосредоточенно размышлял.

Вечером жена сетха, выйдя из кухни с подносом, на котором был собран ужин, поставила его на низенький столик перед мужем и сказала:

— Ешь!

Она всегда говорила с мужем в резких повышенных тонах. Надо сказать, что от постоянного ношения обруча на лбу один ее глаз был выше другого. Сетх отвечал ей тем же, но сегодня, взглянув на ее перекошенную физиономию, улыбнулся и, поймав жену за руку, усадил ее рядом с собой. Сказать правду, он просто хотел ее понюхать.

— Что ты делаешь? — воскликнула жена. — Что скажут люди, если увидят!

— Жена, твой пот дурно пахнет! — сказал сетх, несколько раз потянув носом воздух.

— С ума спятил, старый дурак! Не думаешь ли ты, что пот пахнет духами?

— А когда ты была девушкой, — продолжал сетх, — не замечала ли ты, чтобы твой пот издавал аромат?