Много-много лет я мечтал увидеть маленькую советскую деревеньку. Я видел много больших городов, видел много крупных заводов и обширных ферм, но мне всегда хотелось посетить какую-нибудь маленькую и безвестную деревеньку, в которой живут маленькие и безвестные люди. Они живут в ней так, как живут маленькие люди во всех уголках земного шара, — тихо и мирно, вдали от шумных потрясений. Я хотел побывать в деревушке, окруженной полями, в деревушке, где есть долина, есть речка, есть скромные домики, есть песни, есть свое маленькое горе и свои маленькие радости, в деревушке, где утром открываешь глаза, разбуженный пением птиц, а вечером засыпаешь, убаюканный негромкой колыбельной песенкой речки. Годами зрело в моем сердце желание увидеть такую советскую деревушку.
И вот, наконец, я вижу ее перед собой. Я попросил остановить машину и обратился к одному из своих спутников:
— Вот эту деревню я хотел бы посмотреть!
— Но здесь и смотреть-то нечего, — возразил он, немного удивившись. — Самая обыкновенная деревня, ничего интересного здесь нет.
Я улыбнулся в ответ:
— Вот именно поэтому я и хочу осмотреть ее.
Мой спутник ничего не понял, но мы все же вышли из машины и стали взбираться по склону, направляясь в деревню.
Очень скоро кудахтанье потревоженных за околицей кур и кряканье уток возвестили о нашем прибытии и предупредили об этом крестьян, как бы сказав им:
«Посмотрите, ведь в деревню кто-то пришел!»
Первыми нас окружили деревенские ребятишки. Смотреть на нас и трогать машины, в которых мы приехали, было немалым удовольствием для них. В это время из стоявшего неподалеку белого дома вышел, поглаживая бороду, краснолицый старик и с любопытством посмотрел в нашу сторону. Мой спутник окликнул его и, когда он подошел к нам, что-то сказал ему по-грузински. Старик внимательно оглядел меня с ног до головы и что-то проворчал в ответ. Тогда мои спутники снова заговорили по-грузински. Голоса их звучали просительно. Мне показалось, что суровый старик несколько смягчился, — нечто вроде легкой усмешки появилось на его лице. Теперь лицо его казалось приятным и добрым.
Взяв мою руку, сердечно пожимая ее, он сказал:
— Ты прости меня, сынок. Обычно путешественники в нашу деревню не заглядывают. В наши края если и ездят, то только за тем, чтобы осмотреть древние развалины, а возвращаясь оттуда, минуют нашу деревню так, как будто ее и вовсе нет на свете. А ведь наша деревня…
— Ваша деревня очень красива! — перебил я его.
Лицо старика расцвело от радости, и он обрадованно переспросил:
— Нет, ты скажи, она действительно тебе нравится?
— Очень нравится, — ответил я, — она напоминает мне о моем Кашмире.
Старик обнял меня и сказал:
— Пойдем, я познакомлю тебя со своим старшим сыном. Он у меня председатель колхоза.
Здание, где находилось правление колхоза, было сложено из больших камней и окрашено в голубой цвет. В конторе, куда нас провели, стоял длинный стол и десятка два стульев. Мы все уселись. Напротив длинного стола стоял другой стол, поменьше, весь заваленный бумагами. За этим столом сидел совсем еще молодой человек с глубокими черными глазами, черной бородкой, одетый в черный костюм. Это и был старший сын старика. Старик с гордостью представил его мне. Когда я прижимал его руку, мне показалось, что его лицо мне знакомо, что я где-то встречался с ним раньше. Но где? В первую минуту я не мог вспомнить, где я видел его. Мы начали беседовать. Он произнес несколько приветственных фраз, и я отметил, что голос у него низкий, а говорит он очень серьезно, отчетливо произнося каждое слово.
— Мы живем в узкой долине. Колхоз наш маленький, земли у нас немного. Ничего интересного…
Старик рассерженно стукнул кулаком по столу:
— Это почему у нас «ничего интересного нет»?! Где еще ты найдешь такой виноградник, как у нас? В прошлом году мы заняли первое место по винограду! И все это тебе кажется неинтересным?!
И старик снова стукнул по столу, вызвав общий смех. В глазах сына засверкали искорки радости. Он тоже улыбнулся и обратился ко мне:
— Может быть, вы хотите о чем-нибудь спросить меня?
— Сколько человек живет в деревне?
— В деревне шестьсот двенадцать человек, но работать из них могут около четырехсот.
— Сколько урожаев вы снимаете в год?
— Один, — ответил молодой председатель, — везде в Советском Союзе снимают один урожай в год. Пока один. Пока у нас зимой ничего не может расти.
— А что вы выращиваете?
— Две трети земли у нас занято под кукурузу, а на остальной площади мы выращиваем виноград, который приносит нам все больше и больше дохода.
— Сколько приблизительно зарабатывает в год крестьянская семья?
— Это зависит от числа членов семьи и от того, как они работают, — ответил председатель.
— Ну хоть в среднем! — настаивал я.
Черные брови юноши сдвинулись, и он неторопливо и серьезно начал: