Мать-Земля

Сожи напевала, чтобы забыть об усталости, о страхе, о том, что рядом скользят змеи, что слышит треск и шорохи вокруг, ибо знала причину их возникновения. Когда-то она стала свидетельницей того, как огромная коралловая змея сожрала одну из сестер. До сих пор ее терзали воспоминания об огромной пасти, из которой торчали ноги несчастной. Она напевала и ради того, чтобы сосредоточиться на движениях, чтобы вновь ощутить опьянение от работы, чтобы выразить то, что ей посчастливилось вновь стать небесной хозяйкой. Ее мышцы горели от усилий; все больше дрожали, ей было все труднее держаться, особенно если не было опоры для ног или надо было рассчитывать только на силу одной руки. Пальцы, кисти, плечи ощущали боль от раскаленных добела лезвий.

Пробка из лишайников, казалось, делалась все тоньше по мере того, как они поднимались. Теперь лишайник походили на пересохшую землю. Они разрывали его ногтями.

Но еще не видели никакого света, ни единого лучика от звезд Эфрена.

Сожи охватило отчаяние. Ей уже не хотелось бороться с этим тяжелым ощущением погружения в бесконечную ночь.

— Нам никогда не добраться!

Вымотанная Оники прижалась к стенке и перевела дыхание. Она вдруг почувствовала, как по бедрам потекла горячая жидкость.

— У меня отходят воды!

Этот крик подстегнул Сожи. Старая тутталка с новыми силами набросилась на лишайник, дробя его яростными ударами ногтей. Трубу вдруг затянуло облако пыли и веточек.

Оники ощущала, как раскрывается шейка матки. Не сейчас... не сейчас... подожди еще немного... Она уже не могла вернуться назад, у нее не было ни средств, ни сил помешать ребенку рухнуть в пустоту. С энергией отчаяния она подавила боль, пригвоздившую ее к стенке, и вновь взялась за работу. Она услышала песню Сожи и принялась подпевать старой сестре. В нескольких сантиметрах от ее губ блеснули два зеленых светящихся глаза.

Сожи просунула руку в щель в пробке из лишайника, которую, вероятно, проделала змея. Ощутила легкое сопротивление вязкой пульпы и решила, что коснулась змеи. Но подавила страх, справившись с искушением отдернуть руку. Ее пальцы пронзили мягкий слой и ощутили ветерок. По телу прокатилась горячая волна. Из узких отверстий хлынули косые красноватые лучи.

— Осталось всего сантиметров двадцать! — крикнула она.

Это были ее последние слова. Радуясь, она не обратила внимания на внезапные колебания края щели, за которые цеплялась. Она устала и допустила ошибку дебютанта. Вместо того чтобы поискать новый захват, она вцепилась в нарост, основание которого отрывалось от стенки.

— Сожи! Нет! — закричала Оники.

Рука и плечо старой тутталки вдруг откинулись назад, ноги ее подкосились. В последнем усилии она попыталась схватиться за пробку из лишайника, чтобы оценить ситуацию и отыскать новый захват. Ноги ее забились в пустоте. Беспорядочные движения ног сотрясли верхний слой лишайника, который покрылся трещинами.

— Сожи! Прижмись к стенке!

Пробка рухнула вниз с ужасающим треском. Поток пурпурного света залил трубу. Ослепленная Оники не увидела падения старой сестры, но услышала ее отчаянный вопль, постепенно затихший внизу. На вершину кораллов вновь опустилась тишина.

Она не успела заплакать. Ей показалось, что чудовищная заноза вонзилась в ее плоть. Голова ребенка прошла через шейку матки и стремилась вперед, чтобы сделать первый вздох. На этот раз она была уверена, что кости ее лопнут, а плоть разорвется. Ее охватило отчаяние, ей хотелось от всего отказаться, рухнуть вниз, присоединиться к Сожи в спокойствии смерти. Потом вспомнила о муках своего принца, который боролся с безжалостным врагом людей, и нашла в себе силы преодолеть последние два метра, отделявшие ее от крыши щита. Почти отрешившись от всего, она сумела перевалиться на залитую красным светом Тау Ксира плоскую поверхность, хотя ей мешали грудь и живот. Тысячи звезд сверкали на темном бархате неба.

Задыхаясь, она улеглась, подтянула ноги к животу и руками раздвинула их. Она смутно ощущала чье-то присутствие рядом, но, подавленная болью, не нашла в себе сил открыть глаза. Дыхание ее участилось, с губ срывались продолжительные стоны. Она была готова отдать что угодно, лишь бы ужасная мука прекратилась на несколько секунд. Ребенок прорывал узкие врата тюрьмы из плоти, и это яростное стремление наружу сметало все на его пути. У нее уже не было сил тужиться, чтобы помочь ему, она была существом, раздираемым болью, открытой раной по имени Женщина. Даже прохладный верхний ветер не приносил облегчения.