Matador

Рафи снял куртку, бросил ее на землю и сел. Издалека до него доносились голоса и смех артистов, звуки гитары, которые время от времени перекрывало громкое не слишком стройное пение. Но все это было очень далеко, казалось, в другой жизни. А окружал Рафи совсем иной мир, мир ночи. Прохлада, туман, от которого слегка першило в горле, стрекотание сверчков и тихий шелест ветра в ветвях кустов. Рафи неосознанно поднял голову, чтобы посмотреть на звездное небо. Но увидел лишь тьму…

Слова хозяина странным образом внесли некоторое успокоение в душу юноши. И дело даже не в том, что после них он смог хоть немного, хоть самую малость, но изменить отношение к своей слепоте. Благодаря тому, что сказал хозяин, Рафи понял, что тот мирок, в котором он жил все эти годы, — не что иное, как его иллюзия. Все те правила, которые он установил для себя, все ценности, которые создал и которые считал единственно правильными, все те образы, которые он заботливо, мазок за мазком, нарисовал для себя и в которые безоглядно поверил, — все это лишь его представление о том, что его окружает, а не настоящий мир. Там, всего на расстоянии вытянутой руки, существуют другие правила, ценности и образы. Другие не значит неправильные… Но и не значит, что верные. Просто другие. И каждый маленький мирок имеет право на существование. А следовательно…

Додумать Рафи не успел. Он вдруг услышал легкие шаги у себя за спиной. Он вскочил и завертел головой по сторонам, будто надеясь что-то увидеть. Человек подошел ближе.

— Не путайся. Это я, Вероника… Ты знаешь меня? Ничего, если я посижу немного с тобой?

Рафи уже слышал этот голос, но не мог вспомнить, кому он принадлежит. Кто эта Вероника?.. То ли акробатка, то ли танцовщица..

— Н-нет… — от неожиданности Рафи немного растерялся.

— Правда? Я не хотела тебе мешать, но.,. Надоело слушать эти слезливые песни, которые знаю наизусть, и одни и те же разговоры. Ты правда не против, если я немного побуду здесь? Спать не хочется. Сегодня такая красивая ночь… На небе полно звезд.

— Я не знаю, — сказал Рафи, немного придя в себя. Он снова опустился на землю, — Садись, если хочешь.

Ему было немного досадно, что его отвлекли от размышлений, но не хотелось обижать девушку. Он почувствовал, что она села рядом. Очень близко. Так, что их плечи соприкоснулись, и Рафи почувствовал тепло ее тела. По спине побежали мурашки…

— Почему ты никогда не остаешься с нами после ужина? — спросила Вероника.

— Не знаю… Я люблю быть один, — ответил Рафи.

— Тебе никогда не бывает скучно одному?

— Я привык.

— К этому можно привыкнуть?

— Ко всему можно привыкнуть.

— Но зачем? — спросила Вероника. — Для чего привыкать к одиночеству, если ты можешь быть не одиноким? Для чего привыкать к плохому, когда совсем рядом хорошее, стоит только руку протянуть?

— Что плохого в одиночестве? — возразил Рафи.

— А что хорошего?

Они замолчали. Досада, которую испытал Рафи, теперь переросла в глухое раздражение. В самом деле, и что здесь понадобилось этой акробатке? Почему ей не сидится вместе со всеми? Захотелось пожалеть слепого парня? Или простое любопытство?.. И то и другое казалось Рафи одинаково противным.

— Ты все-таки сердишься на меня за то, что я помешала тебе, — услышал он уверенный голос девушки. — Только поле-то не твое, так? Так что сидеть здесь всем дозволено.

— Ну и сиди, — сказал Рафи. — А я пойду. Поле большое…

Он встал и нагнулся за курткой. Однако девушка продолжала сидеть на ней, как ни в чем не бывало. Словно куртка принадлежала ей.

— Почему ты такой злой? — спросила Вероника.

В ее голосе не было обиды или кокетства. Одно лишь любопытство. Будто она спросила, сколько Рафи лет.

— Я не злой, — растерянно ответил юноша. Его сбил с толку тон, которым был задан вопрос Спроси она как-то иначе, Рафи просто ушел бы, оставив куртку на земле. Но вот это серьезное любопытство, словно девушка действительно была уверена в том, что он злой человек, и просто захотела выяснить причину этого, заставило его задержаться.

— Как же не злой? Ты хочешь уйти только потому, что я сказала, будто не вижу ничего хорошего в одиночестве. И мало того, вырываешь из-под меня куртку, чтобы я осталась сидеть на холодной земле.

Все это было сказано совершенно серьезно.

— Ты и правда так думаешь? — спросил Рафи. И тут девушка расхохоталась. Так весело и искренне, что Рафи и сам невольно улыбнулся.

— Конечно, нет! — воскликнула Вероника. — Не обращай внимания, я просто шучу. Если бы ты почаще разговаривал с нами, давно бы уже знал, что я не могу долго быть серьезной. Вот это по-настоящему скучно. Если ко всему относиться всерьез…

Она вздохнула, не договорив, и Рафи подумал, что, наверное, она махнула рукой.

— А что будет, если ко всему относиться всерьез? — спросил он, снова присаживаясь рядом.

— Да уж ничего хорошего, — хмыкнула девушка. — Засохнешь, как дерево в пустыне. Смех — это как вода. Что бы делали деревья без воды?.. То-то же.

— Ты хочешь сказать, что я похож на засохшее дерево?

— Еще как! Такое скорченное, скрюченное, почерневшее, с облезлой корой… Фу, гадость какая!