А учиться я должна была очень хорошо. У меня был план. Я хотела получать повышенную стипендию, чтобы перестать брать деньги у родителей Сережи. Мы его зарплату не трогали до его возвращения — так можно было собрать деньги на крупные покупки: он хотел машину — и жила я на деньги Ма и Андреича. Мне это было неловко, я экономила, как могла, я умела это делать. Но они, даже не спрашивая меня, присылали мне каждый месяц избыточно большую сумму, которую я стала класть на сберкнижку, а сама зубрила целыми днями, чтобы на сессии получить одни пятерки.
Бывшие мои сокурсники встретили меня с насмешливым недоумением: они помнили и мою нищету, и идиота мужа, и свое тогдашнее превосходство надо мной, когда я, плохо одетая, невыспавшаяся из-за плачущего всю ночь Мишки, пыталась учиться, и получалось это у меня хуже, чем у них, благополучных детей любящих родителей.
Но теперь все изменилось. Я была хорошо одета, имела возможность ходить к дорогому парикмахеру, у меня была комната, обставленная, по моему вкусу, из-за моих дверей можно было услышать музыку, которую невозможно было достать ни за какие деньги: Сережа привез мне магнитофон и кучу бобин с хорошими записями.
Я жила настолько не так, как все, что народ растерялся. И при этом даже не пыталась ни с кем поддерживать отношения, жила себе одна, готовила только на себя, никого к себе не звала и выглядела спокойной и довольной жизнью.
Сережу никто из них не видел, и по общежитию ходили разные, самые фантастические, слухи обо мне, но правды никто не знал: я ни с кем не общалась. Здоровалась-прощалась, не более того.
Да и времени у меня не было. Я старалась все сдавать досрочно, чтобы высвобождать себе время для поездок к Мишке. Он меня не забывал, ждал, радовался моему появлению, старики постоянно говорили с ним обо мне, напоминали и рассказывали. Все было в порядке, жизнь начала мне нравиться, я была занята тем, чем хотела, сын жил у чудных людей, деньги были, где-то в далеких морях трудился ради меня прекрасный мужик — чего было еще желать? Все было просто прекрасно!
Мои каникулы не всегда совпадали с отпуском Сережи — еще и поэтому мне было необходимо экономить время. Но я так училась, такая уже была у меня репутация, что, когда он приезжал, мне всегда давали в деканате свободные дни, и мы уезжали с ним на юг. Зимой и осенью ездили одни, а летом пару раз брали с собой Мишку, но потом он заявил, что лучше будет оставаться на даче — там ему интересней и веселее: есть друзья, собака, Андреич, чего он у моря не видел?! На том и порешили.
Все было прекрасно, кроме отношений с Сережей. Хотя вот я это сказала и поняла, что мне трудно будет объяснить, что именно казалось мне неверным или странным. Мы не ссорились. Встречались всегда с искренней радостью и не наскучивали друг другу. Разговаривали много и откровенно. Секс был упоительным. Мне было приятно смотреть на него, он, явно, любовался и гордился мною. Я забтилась о нем, он — волновался за меня. Мы были друзьями, любовниками, мы были нужны друг другу, нам было хорошо вместе, но все это было не то. Что-то главное так и не возникло между нами.
Когда он возвращался, я встречала его с радостью, но когда он уезжал, я жила спокойно и даже была рада, что могу учиться, не отвлекаясь на заботы о муже и разговоры с ним. Я не ревновала его, даже не задумывалась на тему о том, что по полгода и больше он проводит вдали от меня, здоровый красивый мужик — и что, он мне там верен? Мне эти мысли в голову просто не приходили, а может быть, было мне все равно — я даже и не знаю теперь.
Не знаю, на что надеялся он: ждал ли он, что между нами возникнет то огромное, что было у него с его погибшей женой, и заслонит его от воспоминаний, — или он заранее был готов к просто хорошим отношениям, доверительным и спокойным.
Мы эту тему не обсуждали. Ни разу он мне не сказал, что любит меня, никогда я не говорила ему этого. Хотя, думаю, мы все-таки любили друг друга — разная любовь встречается на свете, у нас была такая, спокойная любовь друзей и единомышленников. Я старалась не слишком задумываться и анализировать, и это мне удавалось.
Учеба занимала очень много времени, тем более, что я стала учиться еще и на курсах английского языка. Это позволило мне подрабатывать переводами у себя в институте, что усилило мой бюджет, а когда оказалось, что целая толпа девчонок мечтает, чтобы я сшила им платья-блузки-юбки, я смогла, наконец, твердо отказаться от денежных дотаций сережиных родителей.
Жизнь была насыщенной, заполненной, я опять крутилась, как белка в колесе — похоже я просто не умела жить иначе — и так, незаметно, я доучилась до четвертого курса.
К этому времени я уже относилась к учебе иначе. Зачетка у меня была такая, что тройка мне была обеспечена обязательно: экзаменатор начинал листать ее, видел сплошные отлично — все, тройку он бы мне поставил даже при абсолютном моем молчании, но я ведь еще и отвечала, отвечала хорошо и уверенно, грамотно строя фразы, не запинаясь, поставленным голосом. Так что с пятерками дело обстояло просто.