Читаем Материализм и эмпириокритицизм полностью

«…Понятие «вид» отнюдь не синоним понятия «форма», так как оно далеко не покрывает его собой. Еще Гегель очень хорошо показал в своей Логике, что «форма» предмета тождественна с его «видом» только в известном, и притом поверхностном смысле: в смысле внешней формы. Более же глубокий анализ приводит нас к пониманию формы, как «закона» предмета или, лучше сказать, его строения. И этот важный взнос Гегеля в логическое учение о форме (Курсив мой. А.Б.) был у нас известен людям, занимавшимся философией, еще в 20-х годах прошлого века. Чтобы уверить Вас в этом, я предлагаю Вам прочесть, напр., следующие строки из письма Веневитинова к графине NN. «Вы теперь видите, — говорит Веневитинов, определив понятие науки, — что слово форма выражает не наружность науки, но общий закон, которому она необходимо следует» (Сочин. Веневитинова, СПб. 1855, стр. 125). Очень, очень жаль, г. Богданов, что Вам осталось неизвестным то, что было, благодаря Веневитинову, уже 80 лет тому назад, известно, по крайней мере некоторым светским русским дамам!»

И далее Плеханов еще раз заявляет:

«…когда я употреблял слово «форма», я знал, что надо понимать под ним, а Вы не знали этого, вследствие вашего поразительного незнакомства с историей философии, и даже не догадывались, что тут есть нечто, подлежащее изучению и обдумыванию»… (Materialismus militans, письмо 2-е, Гол. С. -Д., 8-9).

Неправда ли, какое великолепное презрение настоящего специалиста, знающего историю философии вплоть до Веневитинова и графини NN к невежественному субъекту, осмеливающемуся высказывать свое мнение!

Но — сначала два слова по существу вопроса. Можете вы себе представить «строение» предмета, который не имел бы «вида», т.е. чувственных свойств? Попробуйте. Дело в том, что «строение» есть такая же абстракция, возникающая из чувственного опыта, как «форма» и «вид». Строение предполагает различные части предмета и их взаимную связь, И все это — без всякого вида, не так ли?

Теперь — насчет учености настоящего специалиста… Я не считаю себя специалистом по истории философии, но занимаясь философией около двадцати лет, конечно, не мог попутно не ознакомиться с важными моментами ее развития. И вот, когда я прочитал приведенную лекцию Плеханова по «истории философии», должен сознаться, что не сразу решился поверить своим глазам. Понятие о форме как о законе или строении предмета — взнос Гегеля в логическое учение о форме!

Правда, Аристотеля многие историки философии считают великим плагиатором, но мне никогда не приходило в голову, чтобы он ухитрился украсть «взнос Гегеля»… А между тем указанное понятие о форме определенно высказал уже Аристотель, в своей «Метафизике» и раньше, в своей «Физике».

Приведу для иллюстрации несколько мест из той и другой работы (их можно было бы дать сколько угодно).

«Что касается формы, то она безусловно едина, а не разлагается, как субъект, на два элемента: форма — это, напр., порядок, придаваемый материалам, которые образуют дом…» (т.е. очевидно, закон или строение этого дома, не так ли? А.Б. Это взято из «Физики», I, 30 по французскому академическому изданию).

«…Форма есть причина и конечная цель вещей» (в подлиннике [неразб.] — вся закономерность, как ее понимает Аристотель. «Физика» II, 8,8).

«В другом смысле, причина есть форма и образец вещей, т.е. то, что делает их такими, каковы они есть (на современном языке — закон, определяющий их строение. А.Б. ), со всеми разновидностями, которые они представляют. Напр., то, что делает октаву — октавой, есть отношение двух к одному (закон! А.Б.); и вообще это — число вместе с соотношениями частей (строение! А.Б.)». Цитата взята из того места, где говорится о четырех видах причин — материи, форме, движении и конечной цели («Метафизика», V, 2,2).

«Произведения искусства суть вещи, форма которых находится в человеческом духе (здесь «форма» означает художественную идею произведения, т.е. закон его строения). А под формою я понимаю сущность, которая делает из каждой вещи то, что она есть, — и ее первую субстанцию. Ибо, с известной точки зрения, даже противоположности имеют тождественную форму (это «наружность» что ли? А.Б.); бытие противоположное есть бытие, основанное на лишении данного; напр., здоровье есть противоположность болезни, потому что отсутствие здоровья образует болезнь («Метафизика», VII, 7,5).

«Здоровье» и «болезнь» как формы: это «наружный вид», не правда ли? Нужен был Гегель, чтобы понять форму в ином, не «поверхностном» смысле?

Извиняюсь перед читателем за тяжеловесные цитаты. Язык Аристотеля, правду сказать, напоминает худшие страницы Канта; но зато он достаточно точен, и сомнений быть не может. Плагиат у Гегеля вполне очевиден, и нужен такой историк философии как Плеханов, чтобы восстановить справедливость, опираясь на Веневитинова и графиню NN…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука