Материалы сайта Savetibet.ru

Я полагаю, у настоящего, честного коммунизма или социализма есть очень много общего с буддизмом, особенно с буддизмом Махаяны. Иногда я называю себя «полу-марксистом, полу-буддистом». Марксистская экономика основывается не только на прибыли, но и на [равномерном] распределении. Имеет место серьезная забота о менее привилегированных слоях общества, то есть о большинстве. Подобный альтруизм является и буддийской концепцией.

Однако, с точки зрения китайских коммунистов, институт Далай-ламы относится к эпохе феодализма.

Это старый институт, уже отживший. Еще в 1969 году я публично выступил с официальным заявлением, сказав, что тибетский народ должен решить, нужно ли сохранять сам институт Далай-ламы. Я не испытываю озабоченности в отношении этого института. Далай-лама являлся главой как светской, так и духовной власти в Тибете свыше трехсот лет. Но это уже прошлое. Опять же, в 1992, я сделал еще одно заявление о будущем Тибета. Я ясно дал понять, что, когда наступит день нашего возвращения при условии предоставления нам определенной степени свободы, тогда я передам все свои полномочия местному тибетскому правительству. И, я надеюсь, что это правительство, в конечном итоге, будет избираться народом. Уже теперь, хотя мы еще за пределами Тибета, на протяжении последних четырех лет у нас действует избираемое политическое руководство. С этих пор я наполовину в отставке. У меня теперь больше свободы, больше свободного времени.

Вы, действительно, считаете, что дело сохранения Тибета и сам тибетский образ жизни сумеют выжить без института Далай-ламы?

Институт Далай-ламы сложился в определенный момент истории. Теперь, некоторое время спустя, он исчезнет. Однако тибетская духовность, тибетская традиция, буддийская культура сохранятся. До тех пор, пока существует тибетское сообщество, это сохранится.

И Ричард Гир уже не будет самым выдающимся буддистом для молодого поколения?

Я думаю, среди артистов, он является подлинным практиком буддийской Дхармы. Вначале он практиковал дзен, а затем пришел к тибетскому буддизму.

Я читал в Вашей биографии, что, когда Вы впервые попали в Индию в 1956, Вы провели несколько встреч с Джавахарлалом Неру. Вам что-нибудь запомнилось в этих встречах?

Очень интересно: главным человеком, который посоветовал мне вернуться в 1956 и 1957, был пандит Неру.

Он сказал: «Возвращайтесь в Тибет»?

Да. Однажды он пришел ко мне с экземпляром соглашения из 17 пунктов. Он лично зачитал его вслух и сказал мне, что оно станет основой для той борьбы, которую я должен вести за сохранение нашей культуры. Он всячески настраивал меня на то, что я должен продолжать борьбу, оставаясь в Тибете. Затем, в 1959, мы уже не могли контролировать ход событий, и мне не осталось ничего иного, кроме как уйти, он проявил ко мне особый интерес и участие, потому что прежде я прислушался к его совету и вернулся. Ситуация была столь чудовищной, что он чувствовал моральную ответственность помочь нам. В начале 60-тых он оказал мне огромную помощь в целом ряде случаев, он также порой ругал меня. Выходил из себя. [Смеется.]

Из-за чего?

Как-то раз мы были в Массури… Кажется, это была наш первая встреча после того, как я ушел в изгнание. Мы долго говорили с ним о том, что произошло с тех пор, как я вернулся в Индию в 1957. Затем я попросил его помочь остановить кровопролитие и страдания, а также сказал ему, что мы прилагаем попытки воссоздать тибетское правительство на юге Тибета. Вот тогда-то он и вышел из себя. Он грохнул стулом и сказал, что это невозможно. Он усматривал противоречие между этими двумя высказываниями. Позднее, в 1959, когда мы решили поднять тибетский вопрос в ООН, пандит Неру был против этого. Когда я пришел на встречу с ним, то очень переживал, что он скажет. Но он вел себя совершенно нормально.