Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации

Особенно характерен в этом отношении американский военный жаргон, где, например, вульгарные эпитеты «fucking» и «goddamn» сопровождают речь чуть ли не в любой ситуации и отнюдь не ограничены какими бы то ни было рамками или воинским рангом. Вот речь армейского офицера из романа Норманна Мейлера (из цензурных соображений «fucking» автор заменил на «fugging»):

You are the best fugging soldiers in the best goddamn company of the best goddamn battalion of the best goddamn regiment…” He had a way with a cliché. It was very natural he should have been promoted to major.

В приблизительном переложении на русский:

«Вы – лучшие ёбаные солдаты в лучшей блядской роте лучшего блядского батальона лучшего блядского полка…» Привычные обороты у него получались что надо. Неудивительно, что ему дали майора.

Одно из главных отличий от прочих использований бранных слов – безадресность. В их задачу не входит кого-либо оскорбить.

Вот ряд примеров таких бранных восклицаний из разных языков:

Французские: Con! Crotte et merde! Saperlipopette! Diantre! Ventrebleu!

Немецкие: Potztausend! Scheiße! Teufel noch mal! Donnerwetter!

Испанские: Carai! Naranjas! Caracoles!

Итальянские: Porca Madonna! Porca miseria! Cospetto di Bacco!

Румынские: Ammalpete! Te possino!

И многие другие.

Некоторые из этих восклицаний носят вполне «салонный» характер типа русского «Ах ты, господи!» или «Тьфу ты!», другие – исключительно непристойны.

Есть восклицания, построенные на неожиданно звучащих словах и сочетаниях, в которых непристойности нет вовсе, как нет и обычного смысла. Поскольку в вышеприведённых примерах смысла тоже немного, их вполне можно перечислять в одном ряду: подлинное абсолютно непристойное значение французского «con» давно забыто и звучит с той же эмоцией, что литовские «Zali a ruta!» («зелёная трава»), «Sakés nugaroj!» («вилы в спину»), «Bléka!» («железяка») и др.

Шведские восклицания едва ли не занятнее. Часть из них использует числительные: «Vad sjutton?» («Что за семнадцать?», «Vad katten?» («Что за кот?»), «Himmel och pankaka!» («Небо и блины!»). А вот «För fan!» («Клянусь дьяволом!») – очень сильное восклицание, близкое к русскому мату.

Предпочтение в речи тех или иных из подобных восклицаний очень сильно зависит от пола, возраста, уровня образования, социального положения говорящего.

Пример из российской печати:

Язык афганцев не знает трёхэтажного мата, и раненые облегчали душу витиеватыми восточными проклятиями.

Примеры из русского ареала, два примеры из произведений В. Астафьева:

И сразу забегало по лесу начальство, скидывая с дымящихся костерков котлы с картошкой, послышалось, как для верующих «Отче наш», привычное «Мать! Мать! Мать!»

Поразил он нас тем, что не матерился – редкость для железнодорожника тех лет вообще, для начальника станции в частности.

Иной раз «детонирующая запятая» создаётся за счёт урезывания вульгаризма: из него выбрасывается какой-то элемент, что обессмысливает восклицание, снимает точную адресность, но сохраняет или увеличивает его «взрывчатую силу». Для этой цели снимаются, например, притяжательные местоимения. В русском варианте это выглядело бы как «Ёб мать!» вместо «Ёб твою мать!»

О природе русского мата мы ещё поговорим, но здесь скажем лишь, что сегодня он ощущается как исключительно непристойная инвектива, но преимущественно междометного, восклицательного характера. Буквальный перевод его на другие языки абсолютно неприемлем, ибо в некоторых культурах (например, кавказских) подобное поношение матери – неслыханное, чудовищное оскорбление. Сравним в этом связи остроумное обыгрывание такой ситуации у В. Высоцкого, где герой встречается, правда, не с кавказцами, а с инопланетянами:

В запале я крикнул им:
«Мать вашу, мол!»
Но кибернетический гид мой
Настолько буквально меня перевёл,
Что мне за себя стало стыдно.