Материя

Они вошли внутрь, где горел приглушенный свет и пахло чем-то приятным, и направились по коридору, который изгибался и расширялся (сила тяжести здесь была чуть выше привычной, но вполне сносной) в открытое пространство. Здесь, снаружи, бросались в глаза огромные скалы, небольшие ручейки, широкие пруды, над которыми нависали гигантские желто-зеленые растения, сросшиеся кронами. Вверху бесшумно парили серебристые птицы. А еще выше бесшумно вращались – с неизменным монументальным изяществом – перекрученные структуры петлемира.

Среди растений, ручейков и прудов виднелись люди самых разных телесных форм и оттенков кожи. Один-два мельком взглянули на новоприбывших и снова отвернулись. Некоторые были совсем голыми, многие – почти голыми. Эти мужчины и женщины находились в прекрасной физической форме (даже обладатели самой экзотической внешности, казалось, пышут здоровьем) и держались настолько расслабленно, что вид их наготы странным образом не шокировал двух сарлов. Все же Фербин и Холс переглянулись. Холс пожал плечами. Мужчина и женщина, единственным облачением которых были драгоценности, улыбаясь, прошли мимо них.

Фербин снова посмотрел на Холса и откашлялся.

– Похоже, тут это позволяется, – сказал он.

– Главное, чтобы так не заставляли ходить всех, ваше высочество, – отозвался Холс.

К ним подплыла небольшая машина в форме ромба с обрезанными углами и обратилась на безукоризненном сарлском:

– Принц Фербин, Хубрис Холс, ЧФ Хиппинс, добро пожаловать.

Они вразнобой поздоровались.

Навстречу им шла женщина – стройная, изящная брюнетка, одетая в простое синее платье-рубашку, оставлявшее открытыми только ее руки и голову. Фербин почувствовал, как морщины собираются у него на лбу. Она?! Повзрослела, совсем другая…

Она подошла прямо к нему. Остальные молчали, даже Хиппинс, словно они знали что-то, неведомое принцу. Женщина кивнула и улыбнулась – сдержанно, но по-дружески.

За мгновение до того, как женщина открыла рот, Фербин понял, что это и в самом деле Джан Серий.

22. Водопад

– Сейчас это самое впечатляющее зрелище, – сказал Джерфин Поатас, показывая тростью на необычное здание, видневшееся в тусклом бронзовом тумане.

Ему пришлось повысить голос, чтобы его услышали за громовой какофонией Водопада. Правда, у Поатаса, подумал Орамен, это выходит с такой легкостью, что он даже не замечает.

Фонтанный дом действительно впечатлял. Они приближались к нему в маленькой дрезине, громыхавшей по одной из узкоколеек, рискованно, даже опасно пролегавших по островкам, песчаным косам, частям обрушившихся зданий и опорам, уходившим в пенные воды. Крыша и бока дрезины были изготовлены из материала, добытого в Безымянном Городе, – вещества наподобие стекла, но гибкого, притом легче и прозрачнее, чем любое стекло, которое видел Орамен вне телескопа или микроскопа. И без малейших изъянов. Орамен провел пальцем по его внутренней поверхности и не ощутил холода, обычно сообщаемого стеклом. Он снова надел перчатку.

Погода стояла прохладная. Вдали в небесах, двигаясь в сторону устья реки, с ревом устремлявшейся прочь от бездны Сульпитина, на горизонт упали гелиодинамики Клиссенс и Натерли – Клиссенс словно продирался вниз, Натерли уже наполовину скрылся – и оставался только гаснущий гелиодинамик Кьезестрааль. Он единственный проливал свет на Хьенг-жар, поднимаясь оттуда, куда заходили Клиссенс и Натерли.

Кьезестрааль излучал слабый водянистый бело-голубой свет, но почти не давал тепла. Срок жизни гелиодинамика составлял менее полумиллиарда лет, и Кьезестрааль уже сгорел почти целиком. Ему оставалось мерцать еще несколько тысяч лет, после чего он должен был погаснуть и затем упасть, грохнуться с высоты в тысяча четыреста километров, врезаться в атмосферу – в последней краткой, страшной вспышке света и тепла – и удариться о поверхность Девятого где-то на проекции своей орбиты. Если знатоки звезд, катастрофологи, астрологи и ученые не ошибались в своих прогнозах или если бы к их предупреждениям не прислушались, это должно было привести к катастрофическим разрушениям и гибели миллионов людей.

Даже если на пути мертвой звезды никого не оказывалось, ее падение, особенно на уровень с преимущественно твердой поверхностью, было чистым апокалипсисом. Земля превращалась в прах и огонь, куски породы размером с гору разлетались подобно шрапнели, порождая новые жуткие сотрясения. Возникали ряды уменьшающихся в размерах кратеров, выбросов, обломков, все становилось пустыней – в центре прожженной до голи, до самой кости планеты – и облаками пыли и газа. Наступали годы долгих, суровых зим, страшных ливней, погибших урожаев и пылевых бурь с их завываниями. Сама планета звенела от таких ударов. Правда, человек, находившийся под сводом более низкого уровня, мог и не заметить катастрофы – так прочна была структура пустотела. Но машины на всех уровнях, от ядра до поверхности, регистрировали удар и несколько дней слышали звон – словно ударяли в громадный колокол. Говорили, что МирБог скорбит о падении звезды.