Материя

Тьма вызывалась громадными лопастями, которые либо свешивались со свода (блокируя почти весь свет гелиостатика Оаусиллак в направлении дальполюса), либо возвышались – словно лезвие бесконечного ножа – над землей в десяти или около того километрах справа от проходящей армии. На высоте в шесть-семь километров образовывались затемняющие плоскости, которые загибались и искривлялись, как непостижимо громадные когти.

Люди чувствовали себя букашками в тени таких искусственных громад. В таких местах даже начисто лишенные воображения существа начинали задавать себе вопросы, а то и проникались откровенным страхом. Какие титаны сотворили этот ландшафт? Что за космическая гордыня побудила кого-то разместить здесь эти огромные лопасти, похожие на серповидные винты от кораблей размером с планету? Каких невообразимых усилий и неземных материалов могло потребовать такое титаническое предприятие?

Поднялся сильный ветер, ударив идущим прямо в лицо. Крылатым животным пришлось приземлиться в поисках убежища. Ветер сдул последние песчинки и гравий с голи, и сразу стало понятно, как этот засушливый район лишился не только всякой почвы, но и вообще земли. Тил Лоэсп подумал, что они двигаются по костям своего грандиозного мира, по первооснове, по фундаменту всего того, что давало им жизнь.

Когда ветер немного ослаб и изменил направление, регент приказал водителю своего полугусеничного командного транспорта остановиться и вышел наружу. Двигатель машины ворчал рядом с ним, прожектора выхватывали из темноты два кремовых конуса голи. Мимо него с грохотом двигалась армия, урчали двигатели, невидимые пары́ поднимались в чернильную темноту. Тил Лоэсп снял перчатку, опустился на колено и приложил ладонь к голи, к самой основе сурсаменской жизни.

«Я прикоснулся к древнему прошлому, – подумал он, – и к будущему. Наши потомки когда-нибудь поведут строительство в таком же могучем богоустрашающем масштабе. Если я и не смогу присутствовать там (а иноземцы обладали даром вечной жизни, и тил Лоэсп мог оказаться там, если бы все пошло так, как он осмеливался мечтать), то уж имя мое там наверняка будет».

Неподалеку в лязгающей тьме сломался трактор с провиантом, и теперь его ремонтировали.

Тил Лоэсп надел перчатку и вернулся в транспорт.

– Откровенно говоря, ваше высочество, это орудие убийства, – сказал дворцовый оружейник Иллис – невысокий, плотный, с темными натруженными руками.

Орамен крутил в руках маленький, но, похоже, мощный пистолет. Несколько дней он взволнованно размышлял над предупреждением Харн и наконец решил выбросить его из головы, но однажды ночью пробудился ото сна, в котором был привязан к стулу, а кто-то безликий вонзал в его руки ножи. Принц хотел было выкинуть из головы и этот сон, но потом пришел к выводу, что подспудное беспокойство не отпускает его и можно хотя бы попробовать избавиться от ночных кошмаров. А если этому поспособствует оружие более мощное, чем его верный длинный нож, – так тому и быть.

Ладонь ощущала тяжесть пистолета. Приводился он в действие сильной пружиной, так что стрелять можно было одной рукой, а заряжался десятью цельными патронами. Патроны ступенчато располагались внутри рукоятки и посылались в патронник другой пружиной, приводимой в действие рычагом, который складывался после выстрела.

Верхушки патронов были надсечены.

– Человека остановит без проблем, – сказал Иллис. – Да что там человека – хефтера, если уж на то пошло. – Оружейник улыбнулся, что было не самым приятным зрелищем, потому что зубов у него оставалось не много. – Постарайтесь, чтобы не было всяких случайностей, ваше высочество, – рассудительно сказал он, а потом настоял на том, чтобы принц потренировался в тире при арсенале.

«Эта пушка лягается, как хефтер, а лает еще громче», – подумал Орамен. Но стрелял пистолет точно и был надежен.

Орамен нашел место для слегка маслянистой кобуры из кожи инта – там, где мундир раздувался на спине. Он обещал держать оружие на предохранителе.

12. Кумулоформы

Прошло некоторое время, прежде чем Фербин смог понять, что он таки не мертв. Очнулся он с сознанием того, что висит в небесном ничто под громадной сверкающей массой замерзших пузырей. Гигантские, подернутые золотом облака тянулись во все стороны, преимущественно вверх. Далеко внизу виднелся пугающий своей синевой океан, полное отсутствие суши: не меняющийся, подернутый рябью волн и, несмотря на всю свою океанскую синеву, какой-то замерзший.

Иногда, в процессе парения над этим призраком, Фербину казалось, что океан все же меняется, и ему даже почудились крохотные блестки на поверхности воды. Но потом они исчезли с той же микроскопической неторопливостью, с какой возникли, и все стало, как прежде, безмятежным, спокойным, неизменным, божественным…

Было ощущение, словно он недавно побывал в океане, впрочем не холодном, а теплом, и мог дышать, хотя и погрузился под воду. Смерть напоминала рождение, неподвижное пребывание в чреве.