Материя

Гелиостатик Оаусиллак, который, казалось, низко парил над долиной в направлении дальполюса, проливал на эту сцену убийственный красноватый свет. Тил Лоэсп подошел к Уэрреберу, снял летные перчатки и потер рукой об руку.

— Все идет хорошо, фельдмаршал? — спросил он.

— Идет-идет, не сомневайтесь, — заверил его Уэрребер, отдавая своего лиджа на попечение слуги.

Дыхание животного клубами поднималось в воздухе.

Здесь даже воздух иной, подумал тил Лоэсп. На каждом уровне, вероятно, был свой запах, но это теперь выглядело тактическим различием — здесь же он имел дело с различием стратегическим, с чем-то основополагающим.

— Нас не обнаружили. — Тил Лоэсп снова окинул взглядом собранную армию. — Пока этого достаточно.

— Мы пришли необычным маршрутом, — сказал Уэрребер. — Мы далеко от цели. Даже дальше, чем от дома.

— Расстояние от дома не имеет значения, пока окты остаются нашими союзниками, — возразил тил Лоэсп. — От дома нас отделяет чуть больше часа.

— Пока окты остаются нашими союзниками, — эхом отозвался Уэрребер.

Регент уставился на него пронзительным взглядом, потом медленно отвел глаза.

— Вы им не доверяете, да?

— Не доверяю? Доверие — не то слово. Они будут делать то или иное, и эти действия будут соответствовать их обещаниям или не будут. То, что руководит октами, скрыто за столькими слоями непереводимых мыслей, что речь тут можно вести и о чистой случайности. Их чужеземная природа исключает такие человеческие понятия, как доверие.

Тил Лоэсп еще никогда не слышал от Уэрребера столь пространных речей. Уж не занервничал ли фельдмаршал?

— Доверять октам так же странно, как любить их, — кивнул он.

— Тем не менее пока они держат слово, — заметил Уэрребер. — Сказали, что обманут делдейнов, и обманули.

— У делдейнов может быть другая точка зрения.

— У обманутых всегда другая точка зрения, — изрек фельдмаршал, не сдаваясь.

Тил Лоэсп не мог не думать, что теперь они находятся в таком же положении, что и делдейны, когда их армия месяц назад выходила из Ксилискинской башни. Делдейны тогда, несомненно, были убеждены, что окты предоставили им специальный допуск в обычно недоступную башню для неожиданного вторжения в исконные сарлские земли.

Ух, как они, верно, надувались, полагая, что теперь окты на их стороне! Наверное, слушали такие же россказни о том, что окты, мол, прямые наследники строителей пустотелов, и так же снисходительно кивали. И верно, считали свое дело правым — тем более когда это признали великие державы. Наверняка именно так они и думали. Тилу Лоэспу казалось, что никто никогда не сомневался в своей правоте, и все разделяли странную веру в то, что одна только страстность в защите убеждений, пусть и ошибочных, делает их истинным.

Все были идиотами.

Нет ни правых, ни виноватых, есть только эффективность и неспособность, сила и слабость, коварство и доверчивость. Преимущество тила Лоэспа состояло в том, что он знал это. Но знание не обеспечивало ему морального превосходства — на сей счет он не заблуждался.

Он сам, Уэрребер, армия и сарлский народ по-настоящему могли рассчитывать лишь на то, что их планы каким-то образом отвечают планам октов и будут отвечать, пока все не завершится. У октов имелись свои резоны, чтобы желать падения делдейнов и возвышения сарлов. У тила Лоэспа были свои соображения об этих резонах и о том, почему они выбрали этот, далеко не очевидный, маршрут. Но он охотно признавал, что сейчас сарлы — это просто инструмент, которым окты пользуются в своих целях. Все будет не так, когда он, Лоэсп, сможет влиять на положение дел. А пока что окты манипулировали ими.

Однако перемены все равно неизбежны, думал он. Бывают времена и обстоятельства, когда еле заметное, но решительное движение влечет за собой каскад весьма серьезных событий. И тогда использующий может стать используемым, а инструмент — рукой и даже мозгом, стоящим за рукой. Разве не был он, Лоэсп, правой рукой короля? Разве не был он образцом доверенного и отважного помощника? Но когда пришло время, разве не нанес он удар с силой, внезапно проявившейся и копившейся всю жизнь? Вот она, обратная сторона незаслуженного почтения и подобострастия!

Он убил своего короля, человека, которому он, по мнению всех окружавших его людей (а не готовой поверить во все толпы), был обязан всем. Но он-то знал правду: быть королем означает быть главным забиякой в стране забияк и забитых, главным фанфароном и шарлатаном среди сборища хвастливых жрецов и запуганных приспешников, в чьих головах редко заводятся мысли. Король не обладал врожденным благородством или даже правом царствовать. Идея наследственной передачи престола была сплошной глупостью, если престол доставался таким ничтожествам, как марионетка Орамен и безнадежный пьяница Фербин. Жестокость, воля, беспощадное применение власти и силы — вот что обеспечивало авторитет и влияние.