Материк. Не поле перейти

Но дельтаплан сейчас уже почти день вчерашний: к нему приделали двигатель — и теперь можно взлетать с ровного места, садиться где заблагорассудится. А мой знакомый сборщик с ВАЗа построил микросамолет, однако летает опять незаконно. Я спрашивал у сведущих людей, причастных к управлению гражданской авиацией, возможно ли, что в ближайшем будущем желающие летать смогут запросто окончить курсы, получить свидетельство пилота и подняться в воздух, как нынешний автолюбитель садится за баранку. Возможно ли со временем купить мотодельтаплан в магазине либо построить самому и пройти специальную техкомиссию, как у самодельщиков-автомобилистов? На меня махали обеими руками, и так, что бумаги взлетали со столов: упаси бог! Мол, тут такое начнется! Аварии, смерти, хаос! Дескать, ты глянь, что на дорогах делается. Если еще всех желающих в воздух пустить — конец света! Они-де, люди, еще путем по земле ходить и ездить не научились, не то что летать. И заверили сведущие люди: никаких икаров, никаких личных крыльев не было в атмосфере и в ближайшие сто лет не будет. В интересах человечества.

А человечество все свое существование придумывало и изобретало крылья. И когда разум наконец проник в таинство полета и руки сотворили простое и надежное крыло, возник парадокс: летать в наш образованный технический век стало негде. По крайней мере, на ближайшие сто лет. Пятый океан на Земле уже был отдан на откуп большой авиации, как когда-то была отдана лучшая часть городских улиц автомобилям, а человек пошел в подземку. В метро красивые залы, великолепно обработанный гранит и мрамор, но это все-таки камень, который никогда не заменит деревьев, солнца или даже самого противного осеннего дождика. Но самое главное, небо откупила крылатая летающая нечисть, заняла его вдоль и поперек, стала угрожать человеку так, что иногда от слова — воздух! — он падал на землю, закапывался, зарывался в нее, чтобы уберечь жизнь. И грозит до сих пор, причем не только из поднебесья — из космоса…

Может быть, оно уже пришло, то время, когда всем людям, всему добру нужно побороть земное притяжение, встать на крыло и заслонить Землю от зла, очистить небо от нечисти. Добро сильно, это верно, однако крылатое добро вдвое сильнее. Даже в сказках и былинах, чтобы одолеть злую силу, чудо-богатырь Вольга Святославович обращался белым соколом, а Добрыня Никитич перед схваткой со Змеем-Горынычем окрылялся великим духом.

Знать бы мне раньше, что кузница, обозный цех с телегами и санями, весь промкомбинат, все это гнездо мое, откуда я вывалился, как неоперенный птенец, есть не просто полукустарная артель, а модель всей жизни, микромир, огороженный горбыльным забором, как средневековая страна-город крепостной стеной; знать бы, так, может быть, все сложилось иначе. Видел бы подальше, глядел поглубже и умел бы предугадывать. Но после промкомбината я прошел еще несколько похожих артелей, прежде чем спохватился, что по сути-то своей все повторяется. Другие места, географические названия, а сюжет жизни один и тот же, и ее герои очень схожи. Впервые это обнаружилось, когда я попал в артель пишущих, увидел живых писателей, и почти сразу узнал старика Барнована с вечной котомкой за плечами, кузнеца дядю Петю, мастеров из столярки обозного цеха; все они были простые с виду, мужиковатые, так что в толпе мимо пройдешь и не заметишь. Но был среди них один видный, в котором даже в бане можно было признать писателя. И фамилия у него была видная — Заглавный. Долго не мог отыскать ему прообраз и решил, что это какой-то новый, доселе неизвестный тип, пока он однажды, багровея от возмущения, не закричал: летать нельзя! Запрещено!

Однажды начал писать повесть о дезертире, который два года войны просидел в таежной избушке, грабил своих же односельчан и в конце концов сошел с ума. Ну, думал, удивлю мир новым героем и свежим сюжетом; читатель обольется слезами и вскипит от гнева. Но, оказывается, он, читатель, давно уже плакал и гневался над повестью Распутина «Живи и помни»… В другой раз взялся писать о том самом старике костоправе, народном Лекаре, и, чтобы не изобретать велосипеда, перечитал все касаемое народной медицины. Оставалась последняя, заключительная глава, когда вышла в свет новая, с запахом типографской краски, книга Владимира Маканина «Предтеча». Я уверен, что Владимир Маканин никогда не был у моего лекаря-костоправа, но знал другого, живущего в другом конце страны и очень похожего, потому что выдумать такого героя невозможно. Кстати, современность и, если хотите, талантливость художника тем и проверяется, что ты еще размышлял и подбирался к теме, а он, современный, воплотил ее уже в кровь и плоть.

Все уже было в мире и теперь только повторяется. Когда работал над первым своим романом, столкнулся с моментом, где надо было образно выразить окрыленное, неземное состояние певца-художника. Долго ломал голову: как бы это сделать не наивно, не банально, подыскивал образы, новые слова, пока не вспомнил строчку из великого «Слова о полку Игореве»…