Эту рабочую силу безжалостно использовали австралийские предприниматели, а их методы можно сравнить только с работорговлей. Возможно, именно тогда и появился зародыш расизма. Министр вспоминает, что его подчиненные часто советовали ему отказать во въезде в Австралию одному по причине «слишком темной кожи», другому потому, что черты лица у него «слишком неевропейские», третьему из-за «просто неприемлемого» знания английского языка. В это время расовый тип претендента определялся по фотографии, что приводило иногда к трагикомическим результатам. Однажды трое родных братьев были отнесены к трем различным расовым типам только потому, что фотографировались у трех разных фотографов. Один из них, фото которого было плохо отпечатано, был квалифицирован как европеец, что давало ему право получить гражданство в течение года. Второго признали метисом, и гражданство полагалось ему через три года, а третьему, признанному черным, пришлось ждать гражданства пять лет.
Однако, как утверждают многие австралийцы, сейчас подобная практика ушла в прошлое. Иммиграционная политика меняется. Как правильно замечает тот же самый Грессби, австралийское общество не имеет права на расизм, поскольку никогда не было однородным по национальному составу. На кораблях Первого флота находились представители не менее дюжины национальностей. Он считает, что Австралия более всего приблизилась к осуществлению идеи однородного общества только в начале XIX века, когда семьдесят семь процентов населения составляли… ирландцы, но ситуация молниеносно изменилась в годы огромного наплыва иммигрантов из разных стран Европы, а также из Америки, вызванного «золотой лихорадкой» в пятидесятых годах минувшего века.
В наши дни каждый третий австралиец — это тот, кто приехал сюда после второй мировой войны. По мнению бывшего министра, только в Израиле (в процентном отношении) больше граждан, рожденных за границей. Вспоминая годы молодости, которые совпали с периодом глубокого экономического кризиса в стране, Эл Грессби сообщает, что общее отношение ко всем иммигрантам выражалось коротко и ясно: «Пусть убираются туда, откуда приехали». Это были мрачные годы разочарований, а новоприбывшие становились причиной еще более острой борьбы за каждое рабочее место, еще больших трудностей.
Новая концепция иммиграционной политики понемногу брала верх. По мнению экономистов, каждый новый иммигрант означал новые рабочие места для австралийских рабочих: ведь иммигрантам нужны одежда, дома, машины, а это вызовет расширение производства и, как следствие, новые рабочие места для местных рабочих.
Волну глубокой неприязни вызвали в Австралии японцы, что было последствием второй мировой войны. Когда солдаты австралийских оккупационных войск в Японии вернулись после демобилизации с женами-японками, власти создавали трудности в получении визы на въезд этих женщин в страну, давая им понять, что им никогда не предоставят австралийского гражданства. Так продолжалось несколько месяцев. Однако прошло немного времени, и такая традиционная организация, как Союз сельских женщин, начала свою деятельность в помощь японкам, вышедшим замуж за австралийцев. Их резолюции требовали разрешения для них австралийского гражданства.
Грессби уже не министр, но общая концепция иммиграционной политики осталась прежней. По мнению политиков, она должна быть приспособлена к потребностям и возможностям Австралии. Если возникнет потребность в тысяче высококвалифицированных плотников, то иммиграционные бюро во всех концах планеты обязаны найти их и убедить приехать в Австралию, и неважно, откуда приедет плотник — из Манчестера или из Монако. Во имя интересов государства иммиграцию следует тщательно регулировать.
Приехав на остров Терсди (Четверга), я посетил кладбище, где похоронены ныряльщики, приехавшие когда-то из Японии и оставшиеся здесь навсегда. Единственный, кому повезло дожить до почтенного возраста, — это Том Фудзи. Целых двадцать три года прослужил он ныряльщиком, доставая перламутровые раковины в Торресовом проливе. Говорит, что ему удалось выжить только потому, что он всегда был исключительно осторожен.