Материнское воскресенье

В тот великолепный весенний день солнце светило так ярко, что просто невозможно было бы не заметить и крутой поворот, и темную громаду старого дуба, на котором даже листья еще не распустились. И потом, имевшийся там дорожный знак заранее предупреждал об опасности. Да и Пол наверняка ездил по этой извилистой дороге тысячу раз. Возможно, у него просто отказали тормоза. Впрочем, автомобиль был настолько искорежен, что теперь этого, пожалуй, и не узнаешь. А может быть – поскольку в аварии явно не было замешано никакое другое транспортное средство, – сыграл свою фатальную роль какой-то невинный фактор вроде вырвавшегося на свободу и оказавшегося на дороге домашнего животного с ближайшей фермы. Хотя вот вопрос: захотелось бы вам на большой скорости врезаться в дерево, чтобы не сбить, пусть даже насмерть, какое-то животное?

В итоге следователи придут к выводу, что просто имело место некое ужасное – «трагическое» – стечение обстоятельств. Случайность. Этот вывод был сделан отнюдь не из-за недостатка свидетелей или улик – как раз наоборот. Просто именно к такому выводу стремились прийти оба семейства – и Шерингем, и Хобдей, а у последних к тому же имелись значительные связи в местных органах управления. Никому не хотелось верить, что за две недели до свадьбы с Эммой Хобдей, да еще и направляясь на свидание с нею, Пол Шерингем мог решиться на самоубийство и сознательно направить мчавшийся на большой скорости автомобиль прямо в дерево. Нет, причиной его гибели мог, разумеется, быть только несчастный случай!

К этому времени мистер Шерингем-старший, несомненно, уже объяснил бы, отвечая на вопросы следователей, что в связи с Материнским воскресеньем дом в Апли был совершенно пуст, когда его сын оттуда уехал. Обе их служанки – повариха и горничная, – заверил бы он полицейских, отправились в гости к своим матерям. И эти его слова могли бы вызвать очередной приступ рыданий у миссис Шерингем, так что задававший вопросы следователь решил бы, что на сегодня достаточно, и отложил бы свой блокнот.

Но ей-то, Джейн Фэйрчайлд, не нужно было бы отвечать ни на какие вопросы. Да и с какой стати следователь стал бы ее допрашивать? Она ведь была всего лишь горничной, причем служила даже не в Апли, а в Бичвуде. И в тот день она с самого утра поехала кататься на велосипеде и, как выяснилось, даже близко не проезжала от того места, где произошел несчастный случай (хотя мистеру Нивену и могло бы прийти в голову, что побледнела она так сильно именно потому, что видела, как все случилось). И домой она вернулась довольно рано.

И она, бродя нагишом по чужому дому, не услышала ничего такого – впрочем, об этом она вообще никогда не говорила, – никакого эха отдаленного удара, никакого «грохота». Да и вряд ли там мог быть слышен различимый «грохот». Ведь она, выглянув из окна, не заметила ни одного темного облачка на сияющем голубом небосклоне, так что и грома никакого быть не могло.

Хотя она слышала, как долго и настойчиво звонил телефон.

Мистеру Нивену так и не пришлось ее поддерживать или подхватывать, потому что в обморок она не упала, хотя и впрямь сильно побледнела.

А он все повторял: «Простите меня, Джейн, простите! Мне, право, очень жаль, что пришлось сообщить вам столь печальную новость в такой день».

Почему же в этот меняющий все обличья момент ей вдруг показалось, что она могла бы быть кем-то другим? Есть ведь такое выражение: «Быть не в себе». Вот и ей почему-то почудилось, что она – это не она, а Эмма Хобдей. Или, может, родная дочь мистера Нивена (хотя у мистера Нивена дочерей никогда не было) и одновременно Эмма Хобдей? Что и сам мистер Нивен вдруг стал мистером Хобдей. Что все действующие лица этой истории совершенно перепутались друг с другом.

Почему же ей показалось, что мистер Нивен именно на нее проецирует всю ту путаницу сцен, в которых она якобы могла участвовать, хотя она к ним не имела ни малейшего отношения? Она ведь была всего лишь горничной – хотя на какое-то время даже и горничной быть перестала. Почему же ей показалось, что этот день и тот ужасный смысл, который отныне был для нее в этом дне заключен – во всяком случае, это уже никак не было связано с праздником Материнского воскресенья, – как-то странно повлияли на ее отношения с мистером Нивеном, словно неприятно их замутнив?

Он мог бы вот так говорить со своей женой, а не с ней, своей горничной:

– Джейн, Джейн, послушайте, я оставил Клариссу – миссис Нивен – и всех остальных в Хенли. Ей… Клариссе… казалось, что от нее, возможно, больше… проку будет… там. Разумеется, Эмма, мисс Хобдей, тоже туда приедет, чтобы быть вместе с родителями. Если, конечно, будет в состоянии приехать. Они даже думали, что, может, им всем самим стоит поехать к ней… в Боллингфорд. Она ведь сейчас в Боллингфорде, я уже, кажется, говорил вам? А может, им всем вместе лучше было бы поехать в Хобдей? Вопрос в том, Джейн, где всем сейчас… следовало бы находиться. Но мне показалось, что я должен поехать сюда. Да, Джейн, мне показалось, что я должен поехать сюда, чтобы…

– Да, мистер Нивен?