Материнство

Саня рассказывает: «Ко мне каждый вечер прилетает девочка. А знаешь, где она живет? На кучевом облаке». И я глупо спрашиваю: «А какая она?» Сын задумывается: «Я не совсем понимаю твой вопрос». Все! Дверца захлопнулась. Девочка не скоро прилетит опять, если вообще прилетит. Он был уверен, что я тоже ее знаю, оказывается — нет. Ну так и говорить не о чем: «А душу можно ль рассказать?» Сколько изобретательности и терпения нужно ребенку, чтоб донести до взрослого свою мысль. Трехлетний Ваня загадывает мне загадки, я не могу отгадать, и он подсказывает, что слово начинается на букву «е». — «Е?» — «Нет, е». — «И?» — «Нет, на ту букву, которую Настя и Саня знают». Я опять не понимаю: «Они все буквы знают». И сын терпеливо объясняет: «Ну, на ту букву, которую говорит тигр, когда рычит».

«Робот» — вот какое слово он загадал. Он еще не умеет говорить «р», но его словарь включает в себя множество техницизмов — что поделаешь, XX век. Мы рассказываем детям сказки про зайцев и медведей, а они наделяют живой душой создания человеческого разума — машины… Саня играет с Настей: «А хочешь, аккумулятор родит себе детеныша? Маленького аккумуленка?»

А эта картина наверняка знакома многим. С ней можно поспорить: со стороны все кажется преувеличенным. Самая идеальная в мире мама хоть раз да прикрикнула на своего ребенка в особо тяжкой манере. Бывает. Кто-то услышал со стороны и сделал мгновенный вывод: Ого! Разве так можно – неужто она его еще и бьет! А если нечаянным наблюдателем оказался психолог, она же – многодетная мать…

Сущность воспитания — не одеть и накормить, а спросить и ответить. Летом мы вместе с детьми отдыхали на юге, в доме отдыха, и вот что я увидела. Гуляет по всей территории любознательная и веселая малышка лет 2, играет с шишками, с камушками, и за ней целый день ходит мама с изнуренным лицом и тарелкой каши в руках, и стоит девчурке зазеваться и слишком широко улыбнуться кому-то, как ротик ее заполняет ложка манной каши. Спрашиваю: «Зачем вы это делаете?» Мама с тоской: «Ой, как я с ней намучалась: ничего не ест». Так хочется быть хорошей матерью, но ведь такое страдающее по мелочам материнство не видит ничего: ни солнца, ни моря, ни улыбки собственного ребенка. Неужто эта несчастная манная каша — главное в жизни? Много книг написано о том, как кормить и купать малыша, во что одевать, как гулять, и мама по часам кормит и по часам гуляет, а улыбнуться ему некогда. Ребенок растет быстро, смотришь, уже и в школу пошел, а методы воспитания не изменились: «Ты поел? Почему у тебя рубашка криво застегнута?» За десятилетним нет нужды ходить с тарелкой, значит, и материнские обязанности подсократились. Каждый день с утра и до обеда, а потом с обеда и до вечера ходили мы на пляж, и были мамы, за месяц ни разу не назвавшие своих сыновей уменьшительными именами.

Книга позитивно загружает разум приятными размышлениями о пользе и почете материнства. Ее было бы полезно подсунуть сомневающимся – тем, кто с нулевым результатом ищет в себе материнский инстинкт. Опыт многодетных мам бесценен, в первую очередь, он придает уверенности в многих-многих ситуациях, которых очень боятся молодые мамы. Например, что делать, если первоклашка вдруг начнет воровать деньги. Является ли этот прецедент Воровством с большой буквы или в наличии своеобразный интерес к жизни, первая проверка своего могущества.

Поступок ребенка не может быть судим по взрослым меркам, т. е. как данность: брать чужое плохо, например. Надо, мне кажется, посмотреть, что там, в основе поступка, а потом расценивать — хорошо-плохо, а чаще всего — нейтрально, т. е. естественно. Ну как пеленки грудного младенца — хорошо ли, что он их пачкает? Естественно, вот и все.

Я собирала в школу своего первого первоклассника и вдруг обнаружила у него в кармане деньги, 6 рублей, как сейчас помню, пятерка и рубль. Я растерялась, сердце упало: «Украл!», но сын опаздывал, и расследование было отложено до после уроков. Все у меня валилось из рук, я пила валерьянку, и к его приходу из школы скандал был готов: с призывами к совести, литературными и жизненными примерами, презрением, возмущением и прочая, и прочая, и прочая… Теперь я знаю: это просто такой период, где-то лет в 6—7 ребенок вдруг делает открытие — эти бумажки что-то могут. В самом деле, мы просто привыкли, потому и не удивляемся: даем ненужную бумажку — берем нужную колбасу. Или замечательную игрушечную машину. Или что захотим. За одну и ту же совершенно бесполезную бумажку — разные, какие угодно, какие выберем сами вещи.

Любителям расчувствоваться, понравятся и такие истории.