Матёрый

Расположившись в древнем шезлонге на ещё не слишком жгучем солнцепёке, он занимался миросозерцанием, то есть попросту бездельничал, лениво поглядывая по сторонам.

На прилегающем участке, превращённом в строительную площадку, копошились четверо давно не стриженных работяг в выгоревших добела или застиранных досера обносках. Когда они матерились, а такое происходило всякий раз, как только кто-нибудь из них открывал рот, это звучало столь же естественно, как жужжание пчёл или щебетание птиц.

Один мужик из длинноволосой четвёрки казался каким-то заторможенным. То ронял инструмент, то спотыкался на ровном месте. Вот и теперь, волоча через двор мятые ведра с раствором, он вдруг запнулся и замер как вкопанный, повернув голову в направлении мужчины в шезлонге. Было такое впечатление, что он силился что-то вспомнить, но никак не мог, и это мучило его.

– Ванька! – гаркнули на него. – Шевелись, давай! Че ты как чумной сегодня? Похмелиться, небось, мечтаешь? Я те похмелюсь, сучий потрох!

Ведра испуганно вздрогнули и двинулись дальше.

Машинально проследив за их перемещением по двору, мужчина наткнулся взглядом на горе-боксёра в зеленом спортивном костюме. Тот отсвечивал издалека ненавидящим взглядом. Надутый и мрачный, он бесцельно шлялся по стройплощадке, изображая из себя то ли надсмотрщика, то ли часового.

Ближе к полудню на сцену выбрался новый персонаж. Если боксёр, нарвавшийся на пару утренних зуботычин, выглядел достаточно бодрым и энергичным, то его сотоварищ смахивал на только что очнувшегося зомби. Следы вчерашних возлияний отчётливо проступали на его плохо выбритой голове. То, что проглядывало сквозь короткую густую щетину, назвать лицом язык не поворачивался. Участки, не поросшие колючками, воспринимались как необязательные придатки круглой башки, прилепленной к крепко сбитому телу баскетболиста.

Наверное, башке хотелось, чтобы её поскорее отскребли от излишней растительности. Но сначала – опохмелили. Поэтому увенчанное ею долговязое тело выбралось на свет божий с двумя пивными банками.

Одной из них немедленно завладел боксёр, а со второй баскетболист предусмотрительно отступил подальше. Синхронно дёрнув за жестяные колечки, оба парня запрокинули свои банки над пересохшими глотками и на полминуты застыли в позе подбоченившихся пионеров-горнистов.

На беззвучный зов хмельной побудки из дома вывалился хозяин чёрного ротвейлера и всех человеческих особей, собравшихся во дворе. Лет ему было никак не больше двадцати семи, но его солидный хозяйский статус подтвердился всеобщим оживлением.

Рабочие изобразили трудовой подъем, излишне громко матерясь и суетливо двигаясь во всех направлениях.

Парни незаметно избавились от пустых ёмкостей и принялись хрипло покрикивать на рабочих. Из неведомого укрытия выбрался чёрный ротвейлер, украдкой зыркнул на мужчину в шезлонге, сделав вид, что знать его не знает, и присоединил свой басистый голос к общему хору.

Объект почтительного внимания дворовой челяди немного постоял на крыльце, с чувством почёсывая все, что у него могло зудеть после многочасового сна.

Подданные помаленьку стягивались к нему поближе.

Пожалуй, пёс, помахивающий обрубком хвоста, выглядел самым независимым существом в этой компании. Боксёр и баскетболист, во всяком случае, выражали своё почтение более наглядно. Оба так и увивались вокруг, готовые ловить на лету команды и подачки.

Хозяин одарил собравшихся благосклонным взором, сладко потянулся и вместо приветствия издал неприличный звук – такое своеобразное «здр-р-рссс»… Ротвейлер неодобрительно покосился на него и попятился. Люди остались на местах, готовые внимать и речам, и просто звукам.

Мужчина в джинсах, незаметно наблюдавший за этой сценой, поморщился, хотя ноздри его улавливали только запахи зелени и разогретой земли. Он уже твёрдо знал, что сосед, городивший из двух чужих домов что-то грандиозное, ему активно не нравится. Маленький властелин нескольких дешёвых крепостных душ, возомнивший себя величественной фигурой.

Эту фигуру с пузцом и покатыми плечами увенчивала голова с лицом, выглядевшим как чей-то незавершённый портрет: пшеничная чёлка на лбу, дальше все смазано, и только ниже проступают сочные красные губы. Плохо пропечённый блин смотрелся бы рядом не хуже. Возможно, когда лицо выглядывало из дорогих костюмов с подставными наплечниками, оно становилось более значительным.

Закурив, мужчина в джинсах продолжал следить, как непринуждённо пердящий герой нового времени важно плывёт по своим двенадцати соткам, сопровождаемый свитой из зеленого боксёра, щетинистого баскетболиста и примкнувшего к ним пса. Отбросив редковатую чёлку с глаз, он остановился посреди участка и принялся водить руками, что-то поясняя охранникам, дружно кивавшим, как китайские болванчики. Вернее, болваны – с такими здоровяками уменьшительные суффиксы как-то не вязались.