Матисс

После Воллара и Берты Вейль наступила очередь Феликса Фенеона ^[187]и Жосса и Гастона Бернхеймов.

В то время я встречал Феликса Фенеона каждую среду на Вилле Саид у Анатоля Франса; его стройная фигура, безусое лицо, обрамленное остроконечной бородкой, делали его в общем похожим на дядюшку Сэма и Валантена ле Дезоссе. ^[188]Благодаря ему получил известность процесс «Тридцати», ^[189]его ежедневные три строчки в разделе «Разное» газеты «Le Matin» подтверждали его репутацию прекрасного стилиста, одаренного хладнокровным юмором, а его художественный вкус не уступал литературному дарованию. «Он очень тонок», — говорил Матисс о Фенеоне, производившем на него сильное впечатление. Фенеону принадлежит лаконичное описание натюрморта Анри Матисса: «Живописный намек на нечто съестное».

Гастон Бернхейм рассказывает в «Маленьких историях о больших художниках» [190]о своей первой встрече с Матиссом: «Однажды, когда я был в своей конторе, ко мне зашел наш глубокоуважаемый директор Феликс Фенеон и сказал: „Гастон, там внизу ждет художник. Он просит взять его на место фактора в типографию. Но мне сдается, что у него талант. Не хотите познакомиться с ним?“ Я условился о встрече и отправился в Исси-ле-Мулино, где у этого художника была мастерская. Затем я подписал с ним договор на три года. Он возобновлялся в течение семнадцати лет. Это был Анри Матисс».

Этот договор от 18 сентября 1909 года и следующие за ним контракты находятся сейчас у меня, благодаря любезности гг. Добервиль Бернхейм-Жён.

Следует признать, что договор был выгоден для обеих сторон, причем нужно воздать должное Жоссу и Гастону Бернхеймам. Они тоже умели «выбрать». Достаточно привести некоторые основные выдержки:

«Между г. Анри Матиссом, улица Кламар, 42, Исси-ле-Мулино, Сена, и гг. Бернхейм-Шён, улица Ришпанс, в Париже, было заключено соглашение о следующем:

I. Все картины нижеперечисленных, а также промежуточных форматов, написанные г. Анри Матиссом до 15 сентября 1912 года, должны быть проданы гг. Бернхейм-Шён, обязующимся их покупать вне зависимости от сюжета по следующим расценкам:

Формат 50 ^[191]   фиг. — 1875 фр.
             40         фиг. — 1650
             30         фиг. — 1500
             25         фиг. — 1275
             20         фиг. — 1125
            15          фиг. —   900
            12          фиг. —   750
            10          фиг. —   600
              8          фиг. —   525
              6          фиг. —   450

II. г. Анри Матисс получит, кроме того, 25 % прибыли от продажи этих картин гг. Бернхейм-Жён.

IX. г. Анри Матисс имеет непосредственное право брать заказы на декоративное оформление или портреты без всяких претензий со стороны гг. Бернхейм-Жён.

X. гг. Бернхейм-Жён причитается 25 % от заказов на декоративное оформление и портреты, полученных г. Анри Матиссом при их посредничестве.

XI. При выплате упомянутых тридцати тысяч франков и предъявлении письменного заявления, обращенного к другой стороне, каждая из договаривающихся сторон имеет право в любой момент аннулировать данный контракт…»

Отныне, как шутя сказал мне Матисс, он был приговорен создавать шедевры. Во всяком случае, только что родившийся XX век был отмечен взлетом его гения.

II «ДИКИЕ» И ОДАЛИСКИ

РОЖДЕНИЕ ОСЕННЕГО САЛОНА

Ночь 31 октября 1903 года. Вереница экипажей стоит у дверей Пти Пале, у тех дверей первого этажа, за которыми с 1934 по 1939 год будет размещаться выставка «Художники нашего времени». В ярком свете дуговых ламп, рассеянных там и сям в редкой листве, толпится элегантная публика: прекрасные парижанки в сильно декольтированных платьях, зябко кутающие обнаженные плечи в горностаевые и собольи манто, светские львы во фраках и смокингах.

Для этого ночного вернисажа архитектором Соважем, ^[192]таписьером Жансеном, администратором нового общества, Франсисом Журденом, ^[193]президентом Осеннего салона, и Айвенго Рамбоссоном, ^[194]благодаря которому удалось заполучить подвальный этаж Пти Пале, были предписаны вечерние туалеты.

В помещениях, великолепно освещенных светильниками Паса и Сильвы, обставленных мебелью Мажореля, Дюфрена, Фолло, ^[195]Франсиса Журдена, у полотен Аман-Жана, ^[196]Жак-Эмиля Бланша, Одилона Редона, Жоржа Девальера, Шарля Герена, Лапрада, Марке, Руо, Гогена, Матисса толпится «весь Париж», фривольный, щебечущий, оживленный. Александр Дюваль ^[197]оказывается бок о бок с графом Робером де Монтескью; ^[198]Марсель-Пруст и Леон Блюм ^[199]беседуют с Анной де Ноай; ^[200]Артюр Мейер ^[201]идет об руку со своей юной женой, внучатой племянницей Тюренна. ^[202]Приближается солидная пара: Альбер Бенар ^[203]и мадам Бенар; на роскошных бюстах, как в витринах, сверкают тяжелые кулоны Лалика. ^[204]