Эти упреки в значительной степени были следствием непонимания поэтической, иносказательной природы искусства. После того как над Францией пронеслась гроза, страна пережила свою национальную трагедию и вышла из нее победительницей, сами французы смогли иными глазами взглянуть на своих гениев и, в частности, оценить то, что им говорил своим искусством Матисс. Тогда стало очевидно, что тот свет, который исходит от холстов Матисса, то солнце, которое, по меткому выражению Пикассо, заключено в его чреве, — это символ человеческого счастья, радости бытия, во имя которого люди жертвовали собой, свершали подвиги героизма. Тогда стало очевидно и то, что Матисс всегда был глубоко французским художником, певцом своего народа и родной страны. Это поразило Луи Арагона, когда в послевоенные годы он попал в мастерскую Матисса в Ницце, и он посвятил великому мастеру восторженные стихи и такие же восторженные критические очерки. Искусство Матисса неспособно вызывать в людях трагическое потрясение, но те, кто прошел через такое потрясение в жизни, находят в нем душевное очищение и нравственную опору. Оно им нужно как воздух. Все, чего Матисс коснулся кистью, обретало ту полноту бытия, в котором так нуждается человечество. Сверкающие красками анемоны и мимозы в его холстах — это вечный праздник весны. Распахнутая на море балконная дверь — это выход человека в мир. Яркие, звонкие краски, которые выплескиваются за свои границы и способны залить все пространство холста, — это восторг души, энтузиазм художника. А пленительные женские образы Матисса — это воплощение любви, способной поднять человека, примирить его с миром, открыть ему глаза на его богатства.
В искусстве Матисса, совсем как в стихах замечательного поэта нашего века Поля Элюара, все побеждает и над всем торжествует любовь, чистая, нежная, откровенная и стыдливая.
(„Я не один”)
Матисс всегда отказывался от мысли создать свою школу, видимо, его пугало то, что появление его подражателей, даже талантливых, послужит помехой к пониманию его искусства как творчества.
При всей его неповторимости он остается для потомства высоким примером, примером не только художественного мастерства, но и нравственной чистоты и человеческого обаяния. Это верно угадал и выразил В. А. Фаворский в словах, которые поставлены эпиграфом к настоящему очерку.
Послесловие автора
Советские люди имеют возможность любоваться в музеях Москвы и Ленинграда множеством превосходнейших произведений Матисса, которым могли бы позавидовать все музеи мира. В помощь зрителям, желающим больше узнать о замечательном французском художнике, написана эта книга.
Однако автор ее не хотел ограничиться простым пересказом общеизвестных фактов из жизни Матисса и воспроизведениями наиболее популярных его работ. В тесных рамках краткого очерка он поставил своей задачей выделить такие произведения Матисса, такие его достижения, которые действительно наиболее характерны для него, значительны и знаменательны в художественном отношении, ближе всего к тому, что он сам провозгласил высшей целью искусства. Задача была оценить художника мерой его собственных стремлений — к этому призывал критику еще Пушкин.
При выборе воспроизведений для книги автор не полагался на личный вкус и на свои пристрастия, а исходил из критического рассмотрения произведений Матисса. Он не забывал при этом огромной ответственности всякого отбора и выбора, будет ли это для художественной коллекции, для выставки или для книги по искусству. Из огромного наследия мастера лишь сорок картин и еще меньше того графических работ могли быть воспроизведены в этой книге. По сравнению со многими другими изданиями и каталогами их совсем немного. Но надо надеяться, что, поскольку автор неукоснительно выполнял поставленную себе задачу, среди приведенных в книге работ нет ничего случайного, каждая из них говорит нечто существенное о творчестве Матисса, об его развитии. Если читатель обнаружит, что и общее представление о нем, которое можно вынести из этой книги, отличается от того, которое дает большинство аналогичных изданий, творчество его выглядит более последовательным и стройным, то автор должен признаться: создать такое впечатление входило в его намерения.