Матка

Когда среди прочих результатов эксперимента Тасманов обнаружил новорожденную дочь, то не слишком обеспокоился. Поначалу его всецело занимала проверка новых возможностей, исследование обманной материальности и ее соотношения с физическим миром, а потом, убедившись в необыкновенных свойствах своей новой формы и прочности сложившейся связи с Маткой, он счел не таким уж хлопотным сохранить девочку где-нибудь в недрах Заповедной Высоты. Поскольку ребенок оказался одним из элементов многоуровневой системы, возникшей в результате опыта, Тасманов опасался уничтожением нежелательной дочери нарушить непонятное ему равновесие и остановился на решении держать ребенка под присмотром и контролем. Поэтому он придал зоне ее появления вид комнаты в южноамериканском колониальном стиле; мнение, что именно такой интерьер хорошо подходит девочке, сложилось у него потому, что он однажды где-то видел кукольный домик, стилизованный под колониальный особняк. Итак, вокруг Чероны образовалась матовая белизна, обозначавшая стены, мебель в виде пухлых подушек на витых ножках и розовые газовые занавески на окне, за которым находилась пустота. Когда Тасманов разрешал девочке погулять, в комнате появлялась дверь, выходившая на кокетливое крылечко и дальше, на круглую солнечную поляну, — Тасманов придерживался мнения, что девочка должна обязательно любить собирать цветочки. Когда Черона вышла из грудного возраста, Тасманов припомнил еще кое-что из своих скудных познаний в области воспитания детей и насоздавал для нее игрушек — своеобразное чувство юмора подсказало ему смастерить причудливых плюшевых чудовищ и даже одну бархатистую имаго, снабженную смешными пухлыми клешнями с зубьями из войлока. И некоторое время его нехитрый расчет оправдывал себя: девочка охотно возилась с игрушечными монстрами и любила собирать цветочки; однако она становилась все старше и, казалось бы, самостоятельнее, а хлопот не убавлялось. И, чем больше внимания приходилось Тасманову уделять не сохранению физической жизни дочери, а ее характеру и воспитанию, тем чаще вспыхивало в нем раздражение.

Постепенно он привык разговаривать с Чероной исключительно грубыми окриками, а вокруг девочки расставил несколько имаго, чтобы иметь возможность в случае какой-либо провинности ударить ее без промедления. Ему казалось, что суровая дисциплина заставит девочку быть прилежнее; однако дочь все чаще куксилась, обзавелась отвратительной привычкой рыдать без причины, и в конце концов опрометчиво принятое решение поддерживать вокруг Чероны иллюзию семейной заботы стало приводить Тасманова в бешенство.

Он придумал для комнаты дочери своеобразную пристройку — уходившую под пол систему подвалов, единственным неизменным предметом в которых оставалась кровать, — уже не такая кокетливая, как в детской, а ржавая железная; на уровнях полегче кружевные подушки заменял матрас с пятнами плесени, а самые жесткие варианты предусматривали только железную сетку. В случае неповиновения Тасманов незамедлительно опускал дочь в подвальную версию ее детской, где над кроватью вместо прозрачного розового полога периодически возникал тяжелый пресс или лес зазубренных лезвий. В четвертом измерении здоровье тратилось медленнее, так что фантомные орудия пыток действовали систематически и в то же время так убедительно, что после пребывания на нижних этажах Черона даже менялась в лице: глаза становились неподвижными, губы белели, и прежде, чем произнести что-нибудь, она каждый раз долго вспоминала слова. Однако несколько дней спустя мрачные воспоминания рассеивались, Черона снова оживлялась и принималась с прежней беспечностью хлопотать по выполнению разнообразных бессмысленных поручений, которыми в воспитательных целях загружал ее отец; и порой бестолковая доверчивость дочери казалась Тасманову такой забавной, что почти примиряла его с обременительными обязанностями отцовства.

Матка, конечно, не принимала никакого участия в воспитательном процессе; однако иногда позволяла дочери повозиться поблизости при условии, что та не будет ее беспокоить. Маленькая Черона безгранично восхищалась мамой и полностью соглашалась с отцом в том, что Матка — "самая совершенная". "Мама красивая, как крестная из сказки", — лепетала девочка, и на пунцовых губах Матки появлялась снисходительная усмешка.

Собственная внешность девочки служила предметом непрерывных насмешек и упреков со стороны родителей. За тоненькую хрупкую фигурку, болезненную от переутомления и побоев бледность и худенькое большеглазое личико, а больше за нежелательность самого пребывания дочери в живых Тасманов и Матка считали Черону безобразной и прозвали ее "маленькой жабой". Правда, обычно девочка лишь неуверенно улыбалась в ответ на издевки: отчасти потому, что не верила в жестокость родителей, отчасти потому, что понимала в ругательствах отца меньше половины.