Матка

Раны моего сердца заживают медленно. Порой я задаю себе вопрос: не совершила ли я несправедливости по отношению к родителям, не сохранялось ли хоть малейшей, неизвестной мне возможности перерождения на дне их развращенных и черствых душ? Сомнения эти всегда со мной. И все же, оглядываясь назад, я не жалею о том, как поступила, и не хочу вернуть ничего из того, что ушло. Все мои надежды и желания — с людьми будущего, свободными от преступлений и искупления вины. Жизнь в мире, избавленном от ухищрений и одержимости зла, которые так навязчиво окружали меня в доме родителей и от которых я отказалась такой дорогой для меня ценой, должна быть с избытком полна только радости и доверия, только правды и красоты. Об этом все мои молитвы.

Черона-Беля.

Беля стояла в огромном белоснежном дворце, напоминавшем громоздившиеся ввысь облака. Изнутри весь дворец представлял собой многообразный, как целый город, калейдоскоп залов, лестниц, террас, мостов и садов, переходивших друг в друга, словно сны, в проемы окон виднелось пустое чернильное небо. Казалось, здесь можно провести всю жизнь. Беля удивилась, куда делись прежние обитатели, как вдруг неизвестные голоса ответили ей:

— Здесь хватит места для всех.

И потом, помолчав:

— Это теперь твой дом.

Беля медленно поднялась в высоту. Просторные пустые помещения пронизывал спокойный дневной свет, отовсюду множеством сапфировых глаз смотрели округлые чаши прозрачных бассейнов, у которых, как Беле показалось, не было дна, и Беля почувствовала, что должна найти одну комнату, в которой никто до нее не бывал.

Затем она оказалась в большой прохладной купальне, которую прежде не видела. В гулкой тишине здесь изредка слышался мелодичный перезвон капель, под жемчужно-прозрачными сводами купола плавали сизые тени, непроницаемые гладкие стены казались невесомыми, словно акварельными. В центре просторного кубического помещения располагался большой бассейн правильной прямоугольной формы, и когда Беля подошла к его краю, неясные голоса прошелестели, что это — живая вода, которая исцеляет все раны и избавляет от всех печалей. На какое-то мгновение мелькнуло смутное ощущение, что форма помещения и купол несколько напоминают лабораторию отца, а бассейн чем-то похож на озеро, в котором погибла мать; потом Беля раскинула руки и легко нырнула в воду. Последними ей запомнились голоса, которые произнесли откуда-то издалека:

— Это был только сон.

Беля вынырнула из бассейна и закашлялась, нечаянно хлебнув воды. За высокими, от пола до потолка окнами купальни простиралась бескрайняя звездная россыпь. Отец и мать сидели в плетеных креслах вроде тех, которые ставят на дачах, и смотрели куда-то вдаль. Отец обернулся, взглянул из-под упавших на глаза черных волос и сказал:

— Вылезай, самое интересное пропустишь.

Беля выбралась из бассейна, торопливо отжала волосы и тоже подошла к окну. В неизмеримую темную глубину проваливался далекий голубой шар человеческой планеты.

— Мы уходим, — сказала Матка.

— И я тоже? — удивилась Беля.

Тасманов насмешливо покосился на дочь.

— Посмотри внимательно, — посоветовал он.

Закрыв глаза, Беля прислушалась к своим ощущениям и нащупала поверхность земли: вкрапления нарядных каменных городов среди пустынных просторов одичалой природы и горстки людей, полных любопытства и творческих замыслов, как в первый день мира. Внезапно она заметила и саму себя в кубическом доме с куполом на краю отвесного обрыва; сквозь появившиеся наконец-то в непроницаемых стенах из черного камня высокие, от пола до потолка, окна Беля увидела серьезную молодую девушку с длинными пепельными кудрями, в строгом темном костюме, похожую на прилежную студентку. Сидя за массивным каменным столом, она что-то деловито записывала сверкавшей электрическим светом каменной ручкой на округлой табличке размером с ладонь.

— Мы все время будем с ними, — сказала мать. — Но сейчас мы покидаем их навсегда.

— А что дальше? — машинально спросила Беля.

Матка фыркнула и повела оголенными в вырезе белого платья плечами.

— Впереди целая вечность, — рассеянно заметил Тасманов.

— Никто не знает, что суждено, — неопределенным тоном отозвалась Матка.

Земля терялась в дали; Беля чувствовала, как уходящая жизнь превращается в воспоминание, а воспоминание — в избавление.

— Время истекло, — произнес Тасманов, поднявшись с места.

— Попрощайся, — сказала Матка, повернув к ней непроницаемое лицо.

Беля взглянула на исчезающий отблеск мира, который уже забыла, и сказала:

— Прощайте.