Матьмоегоребенка, или Азбука аферизма

– Мне не хотелось бы торопить события, потому что я никогда не испытывал подобных чувств к женщине, и это – определенное испытание, пусть приятное, но и ответственное. Я дружен с твоим братом, его мнение имеет вес для меня. Для тебя, думаю, тоже.

Марина опустила глаза. Возникла пауза. Затем она эхом повторила:

– Я знаю.

Иван почувствовал какую-то неловкость. Он решил, что слишком затянул разговор о приятном путешествии.

– Марина, Янис пригласил меня отдохнуть на яхте. Ты поедешь со мной?

Это предложение было равносильно предложению стать официально признанной любимой женщиной. От ответа на этот вопрос зависела вся дальнейшая жизнь Ивана Гурьева. Он даже не знал насколько.

Молчание тянулось вечно. Взгляд Марины постепенно теплел и размывался. Через мгновение она превратилась в прежнюю искрящуюся Маринку.

Задорно улыбнувшись, она произнесла:

– Неужели ты думал, что не поеду? Конечно, да!

Иван потерял от счастья дар речи. Он не видел и не слышал, что творилось вокруг. Например, скорбного выражения лица няни Алены, которая уже давно принесла еду и с интересом наблюдала за парочкой. Кроме того, Гурьев не слышал звонка своего телефона, который напоминал о себе раз десять. Иван сам весь превратился в радостного слушателя. Потому что Марина вдруг начала говорить. Она рассказывала о себе. О папе – дипломате, о маме – преподавателе танцев, о ребенке, которого потеряла, об отношении к жизни. Иван готов был слушать Марину бесконечно. Но она вдруг резко оборвала рассказ:

– Вот. Теперь ты знаешь обо мне все. Почти все.

– Марина, спасибо тебе за то, что ты появилась в моей жизни. Спасибо Глебу и Янису, что благодаря им я познакомился с тобой!

Марина вдруг заторопилась и, посмотрев на часы, вскочила из-за стола:

– Я должна идти. Позвони мне. Пока.

Она взяла журналы, сумку и выскочила из кафе. Иван некоторое время пребывал в состоянии эйфории. Он, не торопясь, съел остывшую яичницу, ему показалось, что ничего вкуснее он не ел в жизни.

Он посидел еще минут пятнадцать, затем подозвал Алену:

– Алена, принесите мне, пожалуйста, счет.

Сочувственный взгляд Алены Гурьев расценил как насмешку над влюбленными идиотами. Или зависть…

«Ладно, – великодушно простил невежество окружающим Гурьев, – кто не знает, тому не понять».

В офисе Иван коротко сообщил Глебу о том, что, скорее всего, поедет на яхту к Янису вместе с Мариной.

– Ну и дурак, – коротко резюмировал Глеб. Иван разозлился:

– Ты что, завидуешь?

– Ты знаешь – не очень. Я тебя предупреждал, чтобы ты с ней не связывался. Я тебе и сегодня звонил. Раз десять. Теперь понимаю, что это бесполезно.

– Да пошел ты… – был ответ.

Хочу заметить, что большинство аферистов плохо заканчивает. Нет, живут они хорошо, обеспечивают себя за ваш счет, отнимают ваших друзей, жен, мужей, средства… Но именно заканчивают сразу и бесповоротно. Если, конечно, не оказали услуг вашим же высокопоставленным друзьям, которые будут их покрывать. Классический пример – Остап Бендер. Есть и другие, просто не комильфо швыряться громкими именами в нашу сложную эпоху. Мне пришлось столкнуться с ситуацией, когда выводить мошенника на чистую воду бесполезно, потому что мой самый близкий человек предоставил аферюге такое количество качественных связей, что скорее я сама попала бы под обстрел гаубиц в чистом поле. Вот, сижу – пишу.

28. Первое свидание

Вечером этого же дня Иван заехал за Мариной и, не придумав достойного повода, пригласил ее на чашку кофе в квартиру родителей. Квартира находилась в переулке у Патриарших прудов. Иван очень любил эти места, но посещал их очень редко. Не хотел грустных воспоминаний детства, да и незачем было. Марина в этот вечер была молчалива. Утренний задор сменился каким-то непонятным смятением, от которого, казалось, она никак не может избавиться. Иван сделал свои выводы. Может быть, Марине неудобно ехать на морской отдых в компании Ивана при отсутствии какого-то серьезного статуса. Иван пытался шутить, но все как-то неумело и не к месту.

Марина приложила палец к его губам:

– Тихо, молчи. Ничего не говори.

Иван снова утонул в зелени глаз.

Он волновался, как первоклассник перед школой. Напрасно.