Матрёшки

Тётя Аня говорила, что диким животным лучше всего жить на природе, а мама вторила что–то про карму, которая станет лучше, если отпустить зверюшку или птичку на волю. Потому что неволя – это как тюрьма. Тогда я сказала, что неволя – это даже хуже. Это как плен у пиратов. Тут мама на меня сердито посмотрела, но все, кто был в курсе, стали спрашивать, а как там мой дедушка, и что слышно, вообще. А кто не знал, стали выяснять, что ещё за плен. И после – рассказывать свои пиратские истории. У кого они были.

Но на самом деле – пересказывать друг другу документальные фильмы про современных пиратов. Эти фильмы я тоже видела. Так что неинтересно.

Поэтому я нашла-таки момент и спросила тётю Аню напрямик – не может ли она наколдовать катер денег для выкупа дедушки. Но тётя Аня сказала, что нет, увы-увы. Тётя Аня сказала мне, что главное её колдовство – это знакомить людей друг с другом, чтобы они дружили и воплощали вместе какие-нибудь хорошие идеи. А деньги тут ни при чём. Ещё тетя Аня сказала, что страдать ей, как ведьме, действительно, приходится. Но в основном из-за того, что у неё в хозяйстве не предусмотрена посудомоечная машина. И всякий раз она должна мыть за гостями огромные горы посуды. Однако, к счастью, бывают такие сознательные гости, которые не только привозят с собой что-нибудь вкусное, но и любят помогать.

После этого мы с мамой отправились мыть посуду. Я вытирала тарелки и складывала их стопочкой. Думая про то, что придётся всё-таки пострадать самой и какое–то время слушаться во всём Еву. Чтобы стать ведьмой и освободить дедушку. Другого пути у меня теперь нет.

Жаль, конечно.

Глава 4

Сегодня в техникуме я сижу прямо за Василисой и рисую тёте Ане открытку с русско-народной птицей Сирин. Лучше бы я танцевала – но вокруг все рисуют. Постигают русскую народную роспись. И танцевать мне никто не даст.

А я бы – эх! Залезла бы на подоконник. И там танцевала час, даже полтора. Всё мамино занятие, всю её первую пару. Чтобы было видно отовсюду! Чтобы люди радовались! Станцевала б я … Да всё, что умею, пока в кружок народного танца ходила. «Инородного» – это так папа смеялся, когда я стала показывать родителям, чему нас в первую очередь научили. И это был танец живота. Я весной целый месяц ходила в кружок. А потом учительница позвонила моим родителям и сказала, сколько надо сдать денег на костюмы. И меня перестали туда водить. Я так и не поняла, это из-за моего танцующего живота или из-за костюмов.

И теперь, вместо меня, на подоконнике в кабинете техникума красуется совсем другое. Шестилитровая бутыль с чистой водой. Коробка, в которой рулоны и листы серой и жёлтой наждачной бумаги. А на полу под окном притаилось ведро с мутной жидкостью – такой в итоге становится вода, в которой купают кисти после темперы. Пусть даже краску брали самых ярких и радостных тонов: сливаясь, она даёт скучный буро-зелёный цвет.

Такой же цвет у меня на душе. И вот я, значит, сижу и тихо рисую. Потом мама отвезёт меня в школу, где, почти уверена, мы с Евой будем тихонько разворачивать фантики на конфетах и постоянно-периодически пинать под столом ботинки Григория. Потому что этот мальчик сидит впереди нас и он очень противный. А завтра опять всё повторится. Вся эта мутная жизнь без волшебства и спасения.

Как бы я хотела стать Гордеем! Или хотя бы Винсентом. Да у тёти Ани я готова кем угодно стать. Хоть подсвечником!

***

Я Василису из маминой группы почему больше всех люблю? Василиса как скажет: «Жесть!» Как посмотрит решительно – так, что взглядом может угробить коня. А потом обнимает меня и зашепчет, что я её птичка и самая-самая лучшая на свете девочка, и она никому меня в обиду не даст. Василиса тоненькая, чуть толще ветки каштана, что за окном кабинета. А ещё она очень сильная, потому что ест только овощи и фрукты. Василиса собирается пожениться и планирует сделать это где-то через год. Потому что ко всему подходит серьёзно. Она собирается войти в род мужа. А это ведь не просто так, да? Род!

– Вася, ты объясни: род… Вот родители твои тебя родили, родственники с тобой роднятся. А как же твой род? Ты из него уйдёшь, что ли не будешь у них родной считаться? Я тогда лучше замуж не пойду никогда. С дураком каким-нибудь придётся жить, а маму не видеть.

Василиса торжественно отвечает, что у женщины нет рода.

– Да как это нет? Женский род. Мужской род. Так, а что тогда такое средний род? Это чтобы и маму–папу не бросать, и с мужем жить хорошо? Запуталась! Вась?

Василиса вместо ответа протягивает мне пластиковый контейнер для завтраков. Ом-ном-ном! Вкусняшки! Васёнины хрустящие штучки из тёртой морковки, льняного семени, соли и душистых трав.

Когда Василиса рисует, лучше её не отвлекать. Она отгораживается от звуков наушниками и наклоняет голову к листу…

– Вась, Вась! – тычу карандашом в её кружева. – Вась, ты почему одно и то же рисуешь?

Странно, но Василиса не чувствует, когда ей в спину тычут карандашом.

Зато оборачивается со своей третьей парты мама и кидает на меня зверский взгляд: