Матрикул Тень Миротворца

— Да? — с совершенно иным интересом глянул на меня унтер, — что ж, тогда и вправду приходи к нам на стрельбы. Не пусто время проведёшь. Ну что, а теперь не худо бы и животы набить? — унтер обратил внимание моё и стрелков на кстати раздававшийся сигнал горна.

* * *

Столоваться стрелков определили вместе с сапёрами и связистами. Прибился и я к их весёлой компании. Нравилась мне их спокойная простота с безобидными шутками-прибаутками. Поражён я был и той внимательностью, с которой, оказывается, вёл меня Анисим. Я всё считал, что он, возясь со мной, от скуки помирает, да злится. А он, жучара, оказывается, разбирал меня по винтику, как стрелка. Я и не знал, что, целясь, не прищуриваю один глаз. Видимо, способность моего зрения требует бинокулярности. Интересно, а насколько моё ночное видение может стать подспорьем в стрельбе. На дальность эту способность я ещё не проверял.

Ох, мне, чем дальше в лес, тем больше я вешаю на себя второстепенных задач. Скоро из-за увлечённости боевыми качествами об основной цели забуду. Кстати, удивительно, что никто из сибирских стрелков, ни оружейник, ни сам штабс-капитан не являлись анаврами. При этом, я абсолютно уверен, были людьми неординарными.

Мокрый снег с дождём, разгулявшийся к обеду, загнал нас с котелками в палатку связистов. Туда же затащили и ящики, чтобы было на чём сидеть. Устройство палатки почти не отличалось от карантинной. Разве что все койки были заняты. Такой же примитивный очаг, немедленно растопленный сибиряками, начал вскоре согревать палаточное пространство. Сырые шинели для удобства решено было снять на просушку.

Котелки, наполненные пшённой кашей, щедро сдобренной свиными шкварками, издавали умопомрачительный аромат. Вкус сероватого хлеба, выданный каждому солдату изрядным куском, вызывал обильное слюноотделение уже после первого укуса.

В сумраке палатки, едва-едва разгоняемом светом масляной лампы, было уютно. Сибиряки, обойдясь короткой молитвой, дружно перекрестились и заработали ложками. Я поставил два свободных котелка с водой на металлический лист очага, оказавшийся слегка погнутой заслонкой от русской печи с одной обломанной ручкой.

Следовало закреплять зародившуюся солдатскую дружбу с сибиряками. По такому случаю моя тяга к сладкому оказалась как нельзя кстати. Под одобрительные взгляды стрелков я достал из-за пазухи припасённый кулёк с чайной заваркой, сахар и изрядный свёрток медовой пастилы, закупленной ещё в Уфе.

Чай пили чинно, из железных кружек, сберегая каждый глоток, каждую частицу сладости и тепла. Котелки с заваренным чаем уютно устроили на ящике, прикрыв мешковиной. За пологом палатки не утихал ветер, загнавший батальон по норам. В свете фонаря лица стрелков казались угрюмыми, тени на скулах и под глазами делали старше этих, в общем-то, довольно молодых мужчин. Заскорузлые пальцы ловкие и умелых рук стрелков шутя крошили большие куски рафинада.

Взгляд мой скользнул по гимнастёркам стрелков. Почти у каждого были какие-нибудь награды. И если Георгиевские медали и кресты, которых у моего инструктора оказалось целых два, были мне знакомы, то здесь я впервые увидел у некоторых солдат странные знаки: перекрещённые винтовки с лавровым венком и подвешенный снизу то ли медальон, то ли брелок с надписью: «За отличную стрельбу».

— Не будешь филонить, паря, и тебе столько навешают! — хохотнул Гринько, заметив мой интерес и шевелящиеся губы. У этого стрелка таких знака было два: один под другим.

— Постараюсь, — ответил я, за что удостоился одобрительного гогота сибиряков.

* * *

Глава 16 ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Карантинную палатку для инструктажа санитаров и фельдшера Федько я выбрал неспроста. Свободного места здесь было значительно больше, да и полученные в швальне ремённые жгуты и парочку безосновных носилок, что смастерили уже по-нашему с Семёном образцу, тащить, честно говоря, в расположение санитарного отряда штурмового батальона, где не только весь вечер, но и ночь постоянно шныряло бесконечное количество народу, не очень хотелось.

Несмотря на мои сомнения не только санитары отряда, но и сам Федько с живым интересом выслушали мои предложения. В основном рассматриваемые вопросы касались тем сортировки, транспортировки раненых, оценки их состояния. Для многих совершенным откровением стали приёмы первой помощи и сердечно-лёгочной реанимации в том виде, в котором я их преподносил. Да ещё и основные точки отсчёта в оценке состояния раненого. И если аудитория сестёр милосердия была более сдержанной в восприятии по причине, скорее всего, более высокой образованности в медицине, то у солдат сразу возникли сотни вопросов, на которые я, как мог, старался дать пояснения. Подобная заинтересованность невольно увлекла и меня самого. Сомневающимся я демонстрировал все действия поэтапно, показывая на добровольцах и требуя немедленного повторения от солдат, что те с явным удовольствием и делали.