Матрикул Тень Миротворца

Санитарный отряд вместе с сапёрами и телефонистами шагал следом за пулемётной ротой. Наши двуколки по причине отсутствия раненых, нуждающихся в транспортировке были временно приспособлены для перевозки гранатных ящиков, поверх которых самокатчики привязали своих железных коней. Мягкая рухлядь санитарного отряда была равномерно распределена между личным составом. Так что, помимо своего снаряжения и полного боекомплекта, я тащил на себе тюк с бинтами и перевязочными пакетами.

Тащил и поглядывал на идущих впереди пулемётчиков. С моего места в первой шеренге хорошо были видны промокшие спины идущей с самого края парочки: солдата с седым ёжиком на голове и его соседа — совсем юного парнишку, скорее всего, подносчика патронов. Несмотря на щуплость, паренёк терпеливо нёс в каждой руке по две коробки пулемётных лент для максима, скреплённых тренчиками. У седого же на плече мерно покачивался ручной пулемёт, кажется, мадсен. Трудно было рассмотреть подробнее, пот поминутно заливал глаза.

Даже с моим физическим потенциалом не сказать чтоб было легко, но и прогулкой переход назвать было довольно сложно. Львов встретил нас проливным дождём и малолюдьем на улицах, но стоило колонне выйти в поле, как солнце выползло из-за туч и стало не по-весеннему припекать.

Парило. Ветер, было разгулявшийся не на шутку, стих, поэтому уже через час-другой хода гимнастёрки пропитались потом, хоть выжимай, а пилотки переместились под ремни разгрузок. Народ всё чаще прикладывался к поясным фляжкам.

Испаряющаяся с земли влага заставляла дрожать воздух над горизонтом, гротескно изламывая перспективу. Казалось, рельсы — вот ещё с полверсты — и ухнут в неведомую пропасть за поворотом. Или из марева неожиданно вырастала лесная балка, а то и крыши белёных хат, утопающих в зыбких белых облаках зацветающей вишни.

Открывающаяся картина широкого простора и пробуждающейся от спячки природы порождала множество воспоминаний. Мелькнули начинающиеся уже стираться из памяти лица жены и дочерей. Пришлось засунуть поглубже начавшую было глодать изнутри ноющую тоску по родным.

Последние деньки в учебном лагере, напротив, вернули бодрость и ностальгическую тягу к интересной работе. Мне всё же удалось убедить начштаба провести хотя бы ознакомительную беседу со свободным от нарядов личным составом батальона, сопровождавшуюся демонстрацией правильного использования кровоостанавливающих жгутов и других подручных средств. Похоже, я окончательно достал своим занудством старших офицеров, и они попросту махнули рукой.

Возможно, помог мне в этом, как ни странно, наш батальонный священник отец Никодим. Пастырь оказался настоящим ветераном, которого ещё осенью четырнадцатого года Самарская епархия благословила на служение в войска. Случайно оказавшись при нашем очередном споре перед командирской палаткой, священник резонно заметил, что от солдатиков не убудет, если они перед вечерней молитвой час-другой поразмыслят о том, что забота о раненом ближнем есть не только обязанность санитаров. А если уж оказывать помощь, то делать это следует умеючи. Он рассказал, что сам не раз, попав под артобстрел в окопах, жалел о том, что не знает, как помочь людям, умирающим прямо на его глазах.

— Вы, батюшка Никодим, не уничижайте своей роли. Слово Божье, сказанное в нужное время, это ли не облегчение для солдата в трудную минуту? — попытался успокоить священника начштаба.

— Воля ваша, Эдуард Вельяминович, — я заметил, как загорелись глаза у батюшки, — а токмо, ежели слово Его, подкрепляется делом Его слуги, то вера от этого не умолится, а лишь крепче станет. Да и мне самому не грех будет поучиться!

— Что ж, — начштаба махнул рукой, — уговорили, закончим сегодня занятия на час раньше, Пронькин. Заодно объявите от моего имени унтерам, что завтра у нас досрочный смотр по боевой подготовке. Чтобы после вечерней молитвы все, кроме караульных и дневальных, в койках лежали!

То был первый звоночек о том, что трудные и интересные деньки нашей учёбы сочтены. И люди с зигзагами на погонах уже решили судьбу батальона.

Новость об отправке штурмовиков на фронт утром третьего дня седьмого апреля 1915 года ураганом пронеслась по лагерю. К этому времени я давно уже был готов и физически, и морально. Большего выжать из новоприобретённых способностей и тренировок в условиях лагеря было уже трудно. Нужны были не тренировки, а работа. Тяжёлая, грязная, фронтовая работа. Только она, а ещё хоть какие-то признаки присутствия Демиурга могли излечить меня от саднящей меланхолии, навалившейся в последние дни.