Матрица бунта

Лапин, как и похожий на него Монах из романа Прилепина, представляет собой важную разновидность героя военной прозы. Этот типаж создан не сегодня. Еще у В. Некрасова в его известной повести мы встречаем Фарбера — тип антивоенного, антиармейского человека. У Фарбера, как в будущем у Лапина и Монаха, «отсутствующий, скучающий вид». Для «нормальных» военнослужащих он загадка — и повод для немотивированного раздражения. Он не такой, как все, он живет по внесистемным, вневоенным законам. Окружающие пристают к нему со своими ложными представлениями о мужественности: «Да черт его знает какой. Не пойму я тебя. Пить не любишь, ругаться не любишь, баб не любишь. <…> Ну а в морду давал кому-нибудь?»

Монах загремел в армию после того, как провалил экзамены в семинарию — хотел стать священником. Лапина бросили его родители, уехавшие в Америку, не сообщив своего нового адреса, хотя Лапин просил их «откосить» его от службы. Оба героя, как и Фарбер, в армии неуместны. На взгляд окружающих «самцов», они невыразительны, вялы, пусты, тоскливы, достойны презрения. Ни один из них не хочет даже на миг притвориться, будто положение в армии, карьера на войне его хоть немного интересуют.

При всем сходстве персонажей этого типа, между Фарбером, героем из прошлого, и Лапиным и Монахом, героями нового времени, есть существенное различие, привнесенное в их образы авторским пониманием войны. Некрасов заставляет даже антивоенного Фарбера задуматься над необходимостью активного участия, помощи в войне. Несоответствие требованиям благородной войны по защите родины было грехом Фарбера, и автор постепенно развивает в герое твердость и инициативность, заинтересованность в деле войны. Напротив, в современной прозе эволюция такого героя в сторону боепригодности оказывается невозможной. Грех сегодня — это как раз соответствие требованиям войны, стандартам армии. Монах и Лапин выражают собой пассивный протест человека против солдатского ложного мужества, против убийственной этики войны.

Исход военной судьбы героев соответствующий. Фарбер принимает на себя сложные и почетные обязанности командира. Отщепенца Лапина добивает армия — отправляет на штрафную службу в стройбат за промах, в котором на самом деле виновата доведшая его до полного одиночества и беспомощности армейская система. Пацифиста Монаха доламывает война: спасая себя и Егора, он убивает врага ножом. Его преданность заповеди «не убий», его стойкое сопротивление военным законам — базовые принципы его жизни — оказались вмиг смяты войной, уничтожены ее логикой: убивай, не то жить не будешь.

Если Фарбера Некрасов в каком-то смысле поднимал до главного героя, то Егор и Митя сами тянутся за Монахом и Лапиным. Отверженные персонажи играют ключевые роли в жизни главных героев. Именно с ними Митя и Егор говорят о самом важном — о религии, войне, о скором развале родной страны. Именно Монах спасает героя Прилепина, когда тот, совсем обессиленный, готов утонуть в пришкольном глубоководном овраге, — и именно Лапин дает Мите ключ-подсказку к постижению тайны человеческой свободы.

В образе Лапина, «сломанного человека», скрывается указание на источник свободы внутри системы. Его трагедия абсолютной отдельности наталкивает Митю на догадку о спасительности внутреннего уединения, сосредоточенности на ценном для себя. Образ Лапина провоцирует героя на освобождение от маски бравого армейца, на естественность и одиночество, предосудительные для солдата, но для человека органичные и благотворные: «Хоть и вздыхал, демонстрируя свое недовольство, Митя, на самом деле ему было легко с Лапиным. Можно сутулиться, не расправляя, как это положено всякому молодцу-самцу, крепкую грудь. Можно — как он, расхлябанно и безвольно, — шаркать подошвами. Так ведь гораздо легче ходить в стоптанных болтающихся сапогах. Так гораздо легче — нести расслабленное, не втиснутое ни в какую маску лицо»; «Ему, Мите, — еще один день постылой игры в солдатики: двигаться мужественно, матюкаться жизнерадостно, глядеть орлом. И нельзя хотя бы на день, только на сегодня, остановить конвейер, остановиться, отойти в сторону, задуматься, захандрить, выпасть из ряда…».

Лапин потенциально свободен, но оказался слишком слаб для противостояния и вместо свободы угодил в отщепенство. Но Митя сильнее, он выстоит. Реальный бой за достоинство и независимость заканчивается гауптвахтой. В сцене драки Митин противник трижды назван самцом: автор сталкивает героя с символическим воплощением армейской маски «настоящего» мужчины, насилующего чужие воли.