Матрица или триады Белого Лотоса

"Зачем я здесь? Случайно это или нет? Случайно моя жизнь протекает здесь или могла бы быть в этот момент в другом месте? И вообще имеет ли смысл - где быть? Я могу представить себя в поселке имеет ли это значение? Это просто мысли и желание чего-то другого а ведь жизнь моя здесь Чувства мои привязаны к этому столу да что чувства реальный мир вокруг меня Я вижу темную высокую кровать за печью что посередине низенькой избы синее окошко с черными деревьями за ним шершавую поверхность стола чувствую пальцами границы своего тела ощущаю слышу как удаляется и приближается комар к моему уху негодяй обоняю уютный запах надо немного привернуть чуть коптящей лампы За дверью поскребывает собака И не надо ее впускать пчеловод не любит этого но ей скучно одной за дверью".

Встал, открыл, впустил "Шарика". Собака пробежал по полу и улегся под кроватью.

А ведь это еще не полная реальность! Ведь когда я "слышу" я весь обращаюсь в слух вот что-то изменилось в окружающем я поворачиваю туда глаза И постоянно сознание фиксирует это переходит с одного на другое Тело может делать одновременно многое но сознание фиксирует только одно Но тело принадлежит этому миру в отличие от сознания которое принадлежит "мне" Тело живет сознание фиксирует А что если сознанию позволить следовать за телом не мешать ему... тогда я буду сознавать каждый миг "своей" жизни... а это есть... реальность мира и "меня" "самого"... мешают... надо убрать мысли... и тогда...".

Переступить границу "ничто", как переступить границу смерти. Мысль, страшащаяся и сотканная из реальности бытия, есть поток всеобъемлющий и всеединый. Но это уже не "твое" бытие, это уже не поток "мыслей", - это бытие в котором возможно все.

Вышел под звездное небо. На лужайке распустилась лилия. От болотистой равнины вместе с холодным туманом тянет арбузной свежестью.

КГБэшник направил в глаза свет лампы и начал допрос, "кто тебя направил в погранзону", "с кем ты связан", "что говорил пасечнику". Но я быстро понял, чего он хочет, - его интересовал феномен, который появлялся вчера в небе, закрытое постановление по всем госструктурам предписывало, чтобы первыми с "инопланетянами" встретились представители советской власти.

Муза и Экклезиаст

Уже за полдень, солнце высушило начисто пространство тайги. Стратегическое шоссе ведущее в никуда, не проходящее ни одного жилого поселка, так называемая Находкинская трасса, строившаяся после событий на Даманском, давно осталось в тупике на Мухен. Дорога теперь вьет кольца среди безмолвных сопок, незаметно подбираясь к перевалу на Бикин. Сердце лопается в ушах, из пересохшего горла вырывается тяжелое частое дыхание, словно выворачивается из груди рыдание, подъем по дороге утомил. На вершине перевала воздух струится - это не ветер, рождающийся от земли, а свободный поток - и он приносит облегчение. Вокруг гравия дороги смыкается темнохвойная тайга.

Еще от реки в одном из распадков на пустырях увидел серые бараки. Вход в дом без дверей вел в сквозной коридор с проваленным местами полом. Сначала подумал - лесозаготовители, что отчасти оказалось правдой, но по осторожным людям и блатному языку понял, - это бывшие "зеки" на поселении без права покидать район.

Меня на ночь устроили к Шумову, пожилому мужику без возраста с мухобойкой в руках, время от времени он ее применял по назначению, ругаясь беззлобно. Говорят, он бывший полицай с Украины, не повешаный, а сосланный по малолетству.

Вскоре в дверях показалась молодая, неряшливая женщина. Соседка Шумова сладострастно скалила зубы и в уголках рта появлялась слюна, позвала на чай. В комнате чисто, везде портреты мужа, матери. В углу, где кухня, в виде тумбочки у металлической печки, грязно: немытые кастрюльки, тарелки и стаканы из-под чая, словно она живет не одна. Все время двигает руками розетки, кусочки хлеба щиплет, волосы закидывает, неряшливо оправляет платье, подтягивает панталоны и лифчик. Разговор у нее перескакивает на все, но не держит тему, и постоянно возвращается к слезливым подробностям бывшей жизни в большом городе с мужем, спецкорреспондентом "Правды". Перечисляя журналы, в которых печаталась, загибает пальцы, на одном намотана грязная тряпка, порезалась сегодня, но никак не может повторить весь ряд, все время сбивается, не досчитывает. Зашел Шумов. - Оставь-ка ёво в покое-та, - увел к себе. - За что ее так? - Никта не ебёть. - Нет. За что она здесь? - Тунеядьтва и маральный образ жизни, группку какую-та создат. Стишки на совецку-та влассь писат. Таки, комуняки возделуют-та рамантикав и мечтатлей, главно-та, чтоб не сумневалси. - Лушше видить глазами, нежли-та брадить душою. И етта суета и томлення духа, - докончил он свою речь Экклезиастом.