Матросская тишина

— Могилу отца я найду с завязанными глазами. Я был здесь шесть раз. А по дорожкам этим прошел, наверное, сто раз.

— А почему сто? — недоуменно спросила Эльвира, не совмещая в своем уме цифры «6» и «100».

— С Днепра носил песок, из колонки таскал воду, чтобы полить цветы, да и просто так.

И снова, погруженные в свои мысли, шли молча. Очевидно, такова атмосфера кладбища. Если в ресторанах и в кафе над столиками стоит непрерывный галдеж, сливающийся в сплошной монотонный гул, изредка прерываемый громким возгласом или смехом развеселившихся посетителей, то здесь, в лесу немых памятников и надгробий, всегда господствует тишина. Здесь люди, пришедшие на душевный поклон к навсегда ушедшим от них родным и близким, погружаются в воспоминания, связывая свою судьбу с судьбой ушедших.

Эльвира, механически следуя за Валерием, вздрогнула, когда он поставил к могильной ограде пакет с песком и остановился. Остановилась и Эльвира, глядя то на памятник, перед которым застыл Валерий, то на профиль Валерия, четко вырисовывающийся на фоне черного гранитного памятника слева.

— Мы пришли? — спросила Эльвира.

— Да, пришли, — глухо ответил Валерий, глядя на фотографию на керамической тарелке, вмонтированной в нише гранитного памятника.

Прочитав надпись на памятнике, Эльвира вгляделась в фотографию, с которой ей улыбался мужчина лет тридцати. На нем был китель военного летчика.

— Валера, ты очень походишь на отца! — взволнованно сказала Эльвира.

— Мне об этом говорит и мама.

— Такой же разлет бровей, та же линия рта…

— Давай присядем. — Валерий опустился на лавочку у соседней неогороженной могилы. — Отдохнем немного. — Он смотрел на фотографию, и Эльвире казалось, что в душе у Валерия начинается тихий исповедальный разговор с отцом, перед которым у него нет тайн. Пока он сидел, погрузившись в раздумье, Эльвира нашла у дощатого забора веник-окомелок и вытащила из сеток полиэтиленовые пакеты с песком.

— Ты чем-то расстроен? — спросила Эльвира, прочитав на лице Валерия выражение сдержанного раздражения и гнева.

— Я три раза вешал на дверцу новый замок. И все три кто-то снял. Неужели и на кладбищах воруют?

— Моя бабушка говорит, что сейчас почти везде воруют, — как бы утешая его, сказала Эльвира.

Улыбаясь наивности Эльвиры, Валерий взял окомелок, вошел в ограду и обошел вокруг памятник. Надгробная плита и земля вокруг плиты были сплошь застланы полусопревшей прошлогодней листвой.

— Сейчас бы грабельки, — сказала Эльвира, не понимая, зачем присел на корточки Валерий.

— А это что, не грабли? — Валерий протянул перед собой растопыренные пальцы. И как бы в подтверждение того, что сказал, принялся энергично сгребать прелую листву. — У меня уже опыт. Я это делаю в каждый мой приезд.

Валерий сгребал листву и складывал ее пригоршнями на фанерную дощечку, которая у него была с последнего приезда припрятана в густой траве, выросшей вокруг соседней заброшенной могилы. Когда на дощечке вырастал холмик листвы, Эльвира уносила ее к забору, где возвышалась куча хлама. Работали молча, сосредоточенно, каждый думая о своем. Эльвире было жалко Валерия, что он так рано потерял отца, что в жизни он ни разу не произнес слово «папа». Валерий думал о том, кем бы был его отец сейчас, если уже четырнадцать лет назад он был капитаном и у него был орден Красного Знамени. «Он мог бы быть полковником или даже генералом… И наверное, командовал бы полком… Да и маме было бы легче со мной, не пришлось бы работать на двух ставках. Мама говорила, что он был страстный охотник. Вот жалко, что во время пожара на даче сгорели все его фотографии. И как мама была такой неосторожной, что, уезжая в Москву, забыла выключить свет, и получилось замыкание в электросети».

— Валера, а ты твердо решил идти в авиационное училище? — спросила Эльвира.

— Твердо!

— А как на это смотрит мама?

— Мама на это смотрит правильно.

— Что значит правильно? А она не боится, что и с тобой может случиться то же самое, что случилось с твоим отцом?

— Вначале мой выбор ее пугал, а потом один умный человек, в прошлом артиллерист, с пятью рядами колодок военных наград, а короче, ее родной дядя, убедил маму, что в судьбе человека, как на войне, есть свои приметы.

— Что это за приметы?

— Старый артиллерист сказал маме, что на войне в одну и ту же воронку дважды снаряд не попадает.

— Не вижу связи. — Эльвира пока еще не догадывалась, что хочет сказать Валерий.

— Даже по закону подлости судьбе не дано распорядиться, чтобы трагедия отца повторилась точно такой же трагедией сына.

— И как мама — поверила?

— Поверила.

— И успокоилась?

— А что ей делать? Характер мой она знает. Смирилась. Правда, иногда вздыхает, когда я слушаю запись песни «Огромное небо». Но разве мало песен, над которыми не только вздыхают, но и плачут. Я вот, например, в раннем детстве сколько раз смотрел по телевидению фильм «Мальчиш-Кибальчиш» — столько раз и плакал, когда Мальчиш погибал. — Разравнивая веником речной песок, Валерий замолк. Потом, чтобы перевести разговор на другое, спросил: — А ты?.. Ты твердо решила быть филологом?