Матросы

— Вот здорово! Вы даже сами еще не представляете, как хорошо поступили! — Катюша снова припала к ней, свежая, молоденькая, задыхающаяся от своего собственного счастья. — Ну как мой Боря, он вам понравился, Татьяна Михайловна?

— Мне он показался неплохим человеком, Катюша. Все же многое в семейном счастье зависит и от нас… от жен.

— Да, да… Верно, верно, — зашептала Катюша. — А папа говорит мне: «Вот увидишь, дочка, вернется к своему делу Татьяна Михайловна. Строительство как магнит». Мы будем здесь рядом. Я сейчас всего-навсего табельщица. Бываю на стройках. Ругаюсь иногда отчаянно… Строительного рабочего не всегда легко приучить к дисциплине. Но народ они хороший, трудовой…

Татьяне Михайловне вспомнилось: как-то на улице она увидела партию рабочих, осматривавших разрушенный жилой дом. Она спросила басовито окающего десятника, как предполагают они поступить с домом.

Десятник насмешливо обласкал ее бесоватыми глазами:

— Пошуруем да всю изгарь на лопату.

— Коробка может сгодиться?

— Коробку из-под пудры и ту небось, милая, кидают в мусор. А нам рекомендуешь тетешкаться с эдакой оковиной? Иди-ка, гражданочка, по своим делам, а нам дай памяти в своих разобраться.

Теперь эти дела станут и ее делами.

Дома Татьяна Михайловна встретила мужа, грустно вышагивающего из угла в угол. Младший сын Максимка, перемазавшись углем, заканчивал на недавно побеленной стене рисунок пятитрубного корабля с бесчисленным количеством иллюминаторов и пушек.

— Удачно? — спросил Михаил Васильевич.

— Да. Можешь поздравить…

— От всей души…

— Что же ты, не видишь? Максимка стену испортил!

— А не все ли равно, Танечка! Теперь все в твоих могучих руках. Подошлешь маляров, мигом отработают… Отвлекся, не уследил… Как тебя принимали?

Рассказывая все, без утайки, и хорошее и дурное, как было принято в их взаимоотношениях, она упомянула и об Ирине Григорьевне.

— Послушай, да ведь это она «светлая любовь» нашего Черкашина.

— Разве?

— Ты помрачнела, Танюша?

— Задумалась. Что это за тип — так называемая опасная женщина? Если Ирина Григорьевна похожа на нее, то… мне трудно понять, чем же привлекают мужчину такие, как она? Во имя чего муж, отец семейства бросает семью?

Прогулка закончилась для Бориса приятной неожиданностью — он увидел Ирину. И где? В Севастополе! Вот так случай!

— Ирина Григорьевна? Вы? — Ганецкий бросился к ней.

Она отступила на шаг, натянула перчатки и, не поворачивая головы, осмотрелась. Во дворе строительного участка по-прежнему перебранивались бетонщики. Со скрежетом буксовала машина с железобетонными плитами. Молодой шофер-сквернослов лихо прокатывался по деятелям, паскудно следившим за подъездными путями.

— Нет, нет, — строго предупредила Ирина, — мы с вами здесь не знакомы. — И добавила снисходительно: — Севастополь не Ленинград…

— Разрешите проводить вас? У меня такие потрясающие новости, Ирина Григорьевна.

Она нахмурилась и ледяным, чужим голосом сказала:

— Не безумствуйте. Ведь невдалеке ваша молодая супруга, а вы…

— Вы знаете? — Борис сразу погас и беспомощно опустил руки.

— О ваших успехах тараторят все кумушки. До свидания.

— Разрешите… Разрешите мне навестить вас?..

Проходя мимо и обдав его запахом острых духов, она сказала, не поднимая ресниц:

— Не выношу, когда это превращается в привычку. Когда начинаются упреки, ревность…

— Нет, вы не должны так поступать, — догоняя ее, прошептал Борис, — я мечтаю о вас, Ирина. Та ночь наполнила меня…

— Глупо, Борис, глупо. Оставьте для провинциалок… Возвращайтесь… Нас могут заметить. Мне это не нужно. Идите. Или я вас возненавижу…

Борис подчинился, отстал. В нем боролись противоречивые чувства. «Так тебе и надо, мальчишка, мелкий слюнтяй. А она? Подожди, я тебе припомню».

И неожиданно именно эта женщина остро напомнила о его потерянной свободе.

Наступил день отъезда. От вокзала не увидишь моря. Зато его слышно. Беснуется «моряк». Холмы Корабелки кажутся фортами неприступной твердыни.

Ганецким владели смутные чувства растерянности и злости. Все совершается помимо его воли. Он спустился в среду примитивных людей. Они окружили его на прощание. «Иван, принес то, что полагается?» — «Курсант рванет с нами, а как же». — «Какая там закуска, снимай капсюль». Даже Тома явилась. Ну этой-то что нужно?

Возле Галочки ее друзья из спорткружка в распахнутых куртках, похожих на бушлаты. Видны динамовские майки. И это зимой? И ими они горды. Они наперебой стараются услужить Галочке, которая, ничего не скажешь, умеет держаться, откуда что взялось?

— Береги себя, — Катюша шепчет шаблонные слова, сама не понимая, как они мучительно раздражают ее мужа.

Скорее бы, скорей! Наконец-то. Пыхтит паровоз… Стучит тележка с почтой. Почему-то пассажиры спешат, толкаются, нервничают, по привычке ожидая на железнодорожном транспорте всяких неприятностей.

— Прощай, Катя, — Борис целует ее губы, щеки, а потом глаза, и на миг его сердце замирает. Он вскакивает на уплывающую подножку и машет, машет рукой, пока последний раз не сверкнет вода бухты. Поезд шел на Бахчисарай и дальше.

X