Матросы

— Так… — Смуглая рука Воронца потянулась к лежавшим на столе папиросам. Ему было ясно, что старшина прочно утвердился в своем решении. — Еще почти год служить, а у вас уже демобилизационные настроения, товарищ старшина.

— У меня нет демобилизационных настроений, товарищ капитан третьего ранга. Я ни в чем не могу упрекнуть себя… — Петр встал, так как давно изучил своего замполита. Стоило в личной беседе появиться званию вместо фамилии, и разговор либо обрывался, либо переходил в область служебно-официальных отношений.

— Садитесь, Архипенко. — Замполит почувствовал неловкость прежде всего перед Ступниным, который всегда умел находить правильный тон в общении с подчиненными. «Не известно, как он расценивает этот фактически неравный поединок». — Всякое правильное стремление, конечно, сдерживать нельзя, надо его развивать, — произнес он с запинкой, будто подыскивая слова. — Но нам хочется, чтобы ваши стремления совпадали с нашими планами. Командование рассчитывало, что вы останетесь на сверхсрочной службе. Люди нужны.

— В колхозе тоже нужны люди.

— Да, конечно. Дело общее, и делается оно сообща во всех уголках страны. Но флоту вы полезны, а будете ли в деревне таким же нужным человеком?

— Думаю, да.

— Почему вы в этом убеждены? В колхозе теперь нужны специальные знания, которых у вас, на мой взгляд, маловато.

— У меня есть желание, товарищ капитан третьего ранга. А знания придут.

— Как же думает использовать вас председатель артели? — осторожно спросил Ступнин.

Архипенко повернулся к нему, ответил:

— Просил изучать радиотехнику…

— Вон даже как! — воскликнул Воронец и зажег спичку. — Видите, Ступнин, этот председатель хочет подготовить кадры за счет флота.

— Но я не думаю заниматься радиотехникой, товарищ капитан третьего ранга, — сдержанно возразил Архипенко, не понимая, зачем замполиту понадобилось упрекнуть неизвестного ему Камышева.

— А чем?

— Возможно, животноводством.

— А еще чем?

— Может быть, полеводством, — еще строже и без улыбки ответил Петр.

Кому теперь неизвестно, что надводные корабли постепенно теряют свое значение, строительство их идет по инерции, и всемогущий атом, расщепленный руками мудрецов, заставляет коренным образом пересматривать прежние, казалось бы, непоколебимые понятия. Будет или не будет поднимать и спускать сигнальные флаги некий Архипенко, что от этого изменится на флоте? Подобные мысли нельзя было выражать откровенно, за них могло влететь по первое число, но не сами ли кавалеристы, к примеру, постепенно отбросили, как хлам, глупые в современной войне пики, а позже окончательно слезли с коней, пересели на моторизованную технику?

— Заметили, Михаил Васильевич? — Воронец развел руками, и брови его разлетелись в стороны, подчинившись появившейся на его круглом лице улыбке. — Расплывчато отвечает — возможно, займусь тем, возможно, этим…

Ступнин подсказал старшине недостающий аргумент:

— Если я не ошибаюсь, товарищ Архипенко, перед призывом вы были шофером в колхозе? Мне помнится, я держал в руках ваше свидетельство. — Архипенко благодарно кивнул и смахнул пот со лба быстрым движением руки. — Так вот и выход. Колхозы механизированные, потребность в кадрах огромная… Вас ждет старенькая мать?

— Да, — выдохнул Петр.

— При матери взрослый брат. Тоже механизатор, — вмешался Воронец, не ожидавший, что его подведет старший помощник, всегда ратовавший за оставление на сверхсрочной лучших старшин.

Архипенко обратился к Ступнину:

— Моего младшего брата тянет на флот, товарищ капитан второго ранга. Вот он, если попадет сюда, прирастет…

— Кто его знает, — возразил Воронец. — Издалека море всегда тянет молодежь. А хлебнет соленой водицы и… Нет, давайте лучше посерьезней потолкуем. Вы, будем думать, нужны в колхозе, но и на флоте необходимы.

— Сигнальщики найдутся, товарищ капитан третьего ранга, — упрямо проговорил Петр.

— Да, — замполит поежился, выключил вентилятор. Послышался шум воды — каюта находилась близко от ватерлинии. — Что же делать? Насильно мил не будешь. Советую продумать еще раз и материально.

— Хочется радости от своего дела…

— Радости? — переспросил Ступнин одобрительно, не требуя никакого ответа. Его умные, глаза с большим любопытством остановились на Архипенко.

— Даже так! — воскликнул Воронец. — А тут для вас нет радости?

Архипенко все больше заинтересовывал Ступнина. Тут не цыкнешь и категорическими формулами не проймешь. Оказывается, всюду бродят мысли, будоражат мозги, и Энгельс свободно прогуливается на полубаке, присаживается к отдыхающим матросам у фитилька и ведет с ними высокие беседы.

— У вас нет радости от вашего труда, — снова пришел на помощь не только Архипенко, но и замполиту Ступнин, подавшись вперед всем своим сильным телом. — Конечно, условимся не ловить друг друга на слове, раз и навсегда установим, что каждому из нас не чуждо понятие патриотизма — мы сознательные, порядочные, ясные люди… Почему же нет радости, Архипенко?