Матросы

Чудо свершалось. Среди всеобщих огромнейших забот находились и время, и деньги, и материалы, чтобы отстроить Керчь и Севастополь, Ялту и Евпаторию, Феодосию и Симферополь. А села будто руки чародеев выпиливали из податливых кусков сказочного камня. Переселенцы поднимали к плодоношению земли древней Таврии, украшали их садами и лозой виноградной.

Впервые слово «Каховка» зазвучало не как напоминание о военном плацдарме, а как указание на источник живой силы — днепровскую воду.

Вскоре шумливо залепетала молоденькая поросль, развернули резные пахучие листья семиньолы и каберне, и там, где недавно горели танки и от кумулятивных снарядов скипалась броня, запестрели косынки девчат возле шпалерных посадок, бражно запахла земля, открытая на траншейную глубину спецплугами.

Севастополь строился в атмосфере здоровых забот, он не был оазисом в иссохшей от зноя пустыне. Города и села вели перекличку и в Крыму, и с местами, далекими от Сиваша и Перекопа.

— Мы теперь под большим контролем, весь земной шар за нами следит, — без особых преувеличений уверял начальник строительного участка, посадив перед собой вызванного им Гаврилу Ивановича. — Масштабы увеличиваются. Скоро никакой рулетки не хватит. Приходится распочковывать бригады, назначать бригадирами лучших, инициативных рабочих. Созрело решение: выдвигаем вас на молодежную бригаду, Гаврила Иванович.

Чумакову льстило выдвижение, льстило внимание начальника. Не каждого он вызывал, не со всяким советовался. Он знал слабые струнки рабочих-строителей, палец им в рот не клал, мог при необходимости дать сдачи шалопаю или крикуну. Весил начальник сто пятьдесят семь килограммов в одном исподнем белье, а взлетал на леса резво, как птица. Из всех одежд предпочитал комбинезон, из обуви — сапоги, головным убором ему служила собственная пышная шевелюра.

Хитрить с таким начальством бесполезно, а поломаться для приличия необходимо.

— Староват я для молодежной бригады, — сказал Чумаков. — Я же обязан идти впереди, а газу не хватает… Если…

— Мозг твой должен их обгонять, а не шкорбуны, — остановил его нетерпеливый начальник — у него было много дел. — Сам же ты изрекал, что старость не помеха. Могу напомнить. Если бы ты в куклы играл, тогда можно назвать тебя стариком. Ворон триста лет живет, и никто не удивляется, и никто стариком его не обзывает, а человеку, если перевалит за… уже старик? Поздравляю, Гаврила Иванович. Надеюсь… — Начальник захватил своей огромнейшей ладонью костлявую руку нового бригадира. — Доверяем тебе молодежь, комсомольцев. Учи, требуй построже, твои предложения торжествуют. Приходит новая машина для резки камня, контейнеры для блоков, башенные краны и прочая техника.

Переход на «ты» означал большое доверие и отличное расположение духа начальника строительного участка. Гаврила Иванович ушел окрыленным и, недолго думая, отобрал из присланных симферопольских ребят тех, кто был способен выдержать схватку даже с прославленным Хариохиным.

— Подъезжают архитекторы, техники и всякого рода специалисты, — довольным голосом говорил Хариохин. — Три — четыре года пролетят как птички, зато сдадим город по приемо-сдаточной. Гляди, буксиры тащат баржи! Евпаторийский ракушечник. Гляди, даже бэдэбэ и ту приспособили.

— Что за «бэдэбэ»? — со скукой в голосе спросила Аннушка.

— Немецкая быстроходно-десантная баржа, женушка. Трофейная. Отвоевалась, возит нам материал из Евпатории.

— Запрягли, значит. — Аннушка наблюдала, как без надрывной помощи буксира плавно идет по вспененным косым волнам низкобортная немецкая посудина, заваленная ноздреватым ракушечником. Это был тяжелый и непривычный для Аннушки камень: руки ссаднишь, спину наломаешь.

Со дня посещения адмирала прошло какое-то время, а новостей из Ленинграда не поступало. Это беспокоило Аннушку и вынуждало почти ежедневно после работы делать порядочный крюк, чтобы встретиться в строительной конторе с Катюшей.

— Ну как? — спрашивала Аннушка. — Эх ты, сердешная. Там-то над ними не капает.

— Может быть, предпринять что-нибудь? — спрашивала Катюша, стесняясь называть кое-какие вещи своими именами.

— Нет, нет, и не думай, — категорически возражала Аннушка. — Первый ребеночек — счастье, здоровье, радость. А начнешь уродовать себя, потом наплачешься…

Невдалеке от их конторы в ударные сроки построили архитектурные мастерские, одноэтажное, барачного типа здание с кирпичными трубами над этернитовой крышей. Сюда собрались служащие, архитекторы, техники, рабочие — отовсюду съехались на ударную стройку. Прыгали через лужи и впаянные в землю обломки зданий молодые люди в штиблетах без калош, женщины в хороших пальто и шубках и сумрачные, в поношенной одежде пожилые люди. «Наверное, счетоводы», — думала Аннушка.

Катюша держалась теперь особняком ото всех, ходила, выбирая глухие тропки, проложенные среди развалин. Не раз ее внимание останавливала изысканно одетая женщина, кокетливая и красивая, выделявшаяся среди всех сотрудников архитектурных мастерских. Это была Ирина.