Маугли из Космоса

Время прекратило течение свое. Он забыл о пережитом, о том, что находится в неизвестном месте среди чудовищ, он забыл даже о ласковой женщине с синими волосами — он видел только бесчисленные звезды, впитывал их не только глазами, но и душой. Не умея осмыслить свои ощущения, мальчик не знал еще, что звезды, движение к ним, станут главной радостью и смыслом всей его последующей жизни. Он словно слился с ними, растворился среди них, став вечным их рабом и пленником. И только голос вернул его к действительности. Голос был звучный, глубокий, проникающий в самое сердце. Малыш никогда не слышал его, но знал кому он принадлежит, поэтому с радостью оторвался окна и бросился навстречу.

— Мама!

Она протянула к нему нежные руки, обняла, прижала к себе, поглаживая по спине и ероша до обидного короткие волосы на голове. Она шептала невзрачными серыми губами смешные нежности, и он радостно повторял их, хотя не понимал значения. Дело было не в значении, а в интонации. Так с ним давно никто не разговаривал. И разучившийся плакать Малыш неожиданно для себя самого зарыдал в голос. Мама подхватила его на руки как маленького, принялась ходить по круглой своей спальне, баюкать и уговаривать. И слезы, запасы которых казались бесконечными, скоро иссякли. Мальчику стало хорошо и покойно. Шмыгнув носом, он слез с маминых рук и кинулся к дивному окошку, со смехом тыча пальчиком в ярко-красную звездочку.

Глава 7

— Это была звезда Бетельгейзе, — сказал Миша. — «Лодка-крейсер» направлялась к ней, но Малыш еще не знал этого…

— Какая красивая, хотя и грустная сказка, — сонно пробормотала Аля, сытой кошкой потягиваясь в кресле. — Откуда ты берешь эти истории, Миша? Неужели сам придумываешь? Тогда с таким воображением тебе фантастику нужно писать…

Миша промолчал, с непривычной пристальностью глядя на нее. И молчание вдруг сгустилось, стало похожим на вязкую смолу, способную вот прямо сейчас затвердеть, погребая двух смущенных мошек в янтарной смоле вечности. Аля не успела испугаться — с такой стремительностью бросился он к ней. Выхватил из кресла, словно куклу. Шагнул к койке, но вдруг спохватился, спросил необычно низким голосом:

— Можно?

Аля хотела было сказать, что о таких вещах не спрашивают, но лишь кивнула, как будто речь шла о какой-то бытовой ерунде… Он двигался быстро, слишком быстро, и Аля испугалась скорого разочарования, но Миша вдруг замер, словно вслушиваясь в нее, а когда продолжил, движения его стали медленными и плавными, как накатывающие на песчаный берег волны. Каждая волна омывала ее тело, и оно исполнялось доверия, льнуло, изгибаясь навстречу. В голове взрывалась пугающе звенящая пустота, воцарялось тягучее безмыслие.

— Девочка… — хрипло шептал Миша. — Девочка моя…

Сколько ни прожила Алевтина Вадимовна на свете после, ни от одного годочка не отказывалась. Что бы там ни было, для каждого в памяти ее нашелся свой уголок. Но это мгновение стоило всей ее долгой жизни. От хриплого этого «девочка» щелкнула, разрываясь, ниточка реальности, и воздушным шариком улетела от нее и судьба, и прежняя ее жизнь, безрадостная, и беда давняя, обидная, остался только жаркий голос и сама она, беззащитная, раскачивающаяся на волнах. Он один был с ней в этом мареве, и Аля испугалась, что потеряется, схватилась судорожно за его плечи.

— Все хорошо, милая, — добавил он ласково. — Все будет хорошо…

И она поверила.

А с утра снова пошел дождь. Миша поцеловал прильнувшую к нему Алю и выскользнул из-под одеяла: погода погодой, а зарядка — по расписанию. Аля подтянула под живот подушку, устраиваясь поудобнее. Давно не спалось ей так сладко! Однако в глубине души темной улиткой шевельнулось разочарование: от этого утра она ожидала большего. Цветов, что ли, или еще какой-нибудь глупости… Нет, все же цветов. Мало ли как у них там принято — утешалась Аля, не отдавая себе отчета в том, что понятия не имеет — у кого это «у них» и где находится это «там»? Не на Бетельгейзе же, в самом деле. Бетельгейзе далеко, а он, Миша, здесь, рядышком. Странный, непонятный, порой совсем чужой — и все-таки родной. Кровинушка.

Спать не хотелось. Аля поворочалась немного, встала и побрела на кухню. Разожгла бесшумный и безотказный теперь, благодаря Мишиным стараниям, керогаз и замерла, забыв потушить спичку. На столе лежал клетчатый лист, видимо, позаимствованный из отцовской тетради, а с листа смотрела она сама. Тонкие карандашные линии с точностью, которой позавидовала бы фотографическая техника, складывались в резной наличник, ткань отодвинутой шторы и лицо Алевтины Казаровой, выглядывающей из окна. Очень красивое, нежное лицо. «Неужели именно так я смотрела на него?» — подумала Аля и счастливо рассмеялась.