Мауи и Пеле держащие мир

— Не учи меня жить, поняла? — отреагировал он, затянулся, и передал самокрутку Иаои, сидевшей рядом. И пошла карусель дальше. Трава была правильная, легкая, только для прикола, без всякого выноса мозга. Через четверть часа, тинэйджеры весело хихикали, наблюдая, как одинокий альбатрос, покачивая крыльями, набирает высоту, используя нагретый воздушный поток, формирующийся над маленьким островком. А чуть позже появилась лодка — «зодиак», двигавшаяся от экологической баржи к их берегу. Темао рефлекторно схватился за рукоятку пистолет-пулемета, но почти сразу убрал ладонь и накрыл оружие полотенцем, чтобы гость не увидел. Человек в лодке был один, причем знакомый: эколог. Улат Вук, родом из какой-то маленькой южно-славянской страны. Нормальный дядька, лет 30 с плюсом, правда, сейчас не в лучшей форме (касательное ранение в бок явно беспокоит его при каждом вдохе, а касательное ранение в голову вынуждает носить широкий пластырь над левым виском — но это мелкие трудности).

Вытащив «зодиак» на берег, он обменялся с компанией приветственными жестами и, приблизившись, положил на середину общей циновки увесистый пластиковый пакет.

— Hei foa, я принес шоколадное мороженое. Это подарок.

— Aloha oe, — ответила Иаои, пружинисто поднялась ему навстречу, протянула руку и положила свою изящную ладошку ему на левую сторону груди. Ей нравилось играть полудикую туземку, немного эпатируя мужчин европейского происхождения такими жестами дружбы.

— Aloha oe, — ответил Улат и, слегка помедлив, выполнил симметричный жест, положив ладонь на левую грудь юной полинезийки. Девушка была одета только в набедренную повязку, и его жест по европейским меркам выглядел сексуально-нескромным. В этом заключался любимый прикол Иаои.

— Шоколадное мороженое, это хорошо! — объявила Утахе, и без церемоний вытащила из пакета широкий цилиндрический термос.

Улат Вук (он же — Махно) не учился вести религиозно-политическую агитацию, так что сейчас слабо представлял себе, с чего начинать беседу с этой молодежной командой на берегу крошечного островка, около совсем игрушечной полинезийской деревни. У него существовал четкий план только на два стартовых шага:

Первый: подарить три фунта мороженого.

Второй: попросить рассказать о местных обычаях.

Сейчас можно было переходить ко второму шагу.

— Знаете, — сказал Махно, — мы тут люди новые, из другой части мира, и мы бы хотели больше узнать о ваших обычаях, чтобы… Ну, в общем, чтобы дружить.

— Обычаи… — произнесла Рут, широко взмахнув руками, — …Это очень много всего. Ты спрашивай прямо про то, что тебе интересно. Никаких обид. Скажешь что-то смешное — посмеемся вместе. Спросишь про что-то сложное — подумаем вместе.

Адресовав гостю это предложение, грубо стилизованное под дикарский примитив, Рут попробовала (как учил папа Глип) посмотреть на себя глазами собеседника. Во-первых, собеседник видит ее, как индивида-представителя наблюдаемой микро-группы (На этом пункте размышления Рут мысленно надулась от гордости, что, несмотря на некоторое количество травяной эйфории в голове, вспомнила эту фразу из учебника психологии). Значит, надо определить, как собеседник видит всю микро-группу. Прикол: он пока не сообразил, что перед ним люди из разных этносов: четверо маори-полинезийцев и трое американских креолов (а точнее — выходцев из Флориды). Он, конечно, заметил, что у четверых есть кое-какие «азиатские» черты, а у троих нет, но не придал этому особого значения на фоне общих черт. Одинаково смуглая кожа. Одинаковая стрижка (грива, не достигающая по высоте классического «ирокеза», но вполне панковская). Одинаково-минимальная одежда (просто, шорты с кучей карманов, и только у Иаои — набедренная повязка — lava-lava, с древним орнаментом: черно-бело-красная «волна маори»). Гостю кажется, что все они из натурального туземного племени, лишь слегка подвергшегося европейскому влиянию по культуре (отсюда — шорты) и по крови (отсюда — креольские биологические черты у троих из семи респондентов)… В этот миг гость задал вопрос, триумфально подтвердивший последнюю по счету догадку Рут Малколм.

— Я слышал, — сказал он, — что у вашего народа есть табу, запреты на некоторые вещи.

— Tapu? — переспросил Темао.

— Наверное, да, — Улат Вук Махно кивнул, — у меня акцент не здешний.

— Tapu, — продолжил молодой маори, — это значит «рубить» или «ломать», а иногда так говорят про чей-то беспредел. У всех нормальных людей беспредел под запретом.

— Темао, — вмешалась Иаои, — ты слышал: Улат хочет узнать не просто про наши законы, которые просты и понятны, а про обычаи. Про Ronga-ronga-te-Inu-o-Tanu, записанные на камнях Marai-roa, на острове Раитаеа. Про Paruu-i-hoe — древний Закон весла канаков. Я думаю, что Улат хочет услышать про Ariki-roa Mauna-Oro, который привел предков из страны Uta-Ru-Hiva сюда, в Hawaii-ka, следуя знакам Мауи и Пеле, держащих мир. Я, конечно, могу ошибаться. Может быть, Улат хочет узнать про что-то другое.

— Это то, что иногда называют мифами Tiki? — уточнил гость.