Maxximum Exxtremum

— Ну всё покамест, Алексей Александрович. Подождите, пожалуйста, пока в коридоре. Если вас не затруднит, мы пригласим вас ещё раз — надо будет подписать протокол. Не волнуйтесь — это всё формальности… Да, будьте любезны — пригласите господина Долгова.

Как только к ним, несколько замешкавшись, вошёл столь любезно приглашённый Алёша, послышался знакомый вокал:

— Блядь, быстрей! Вещи, карманы! Вялая обдрюченная бородатая хуйня! Сюда вот, не бойсь!

И капитан тоже вторил:

— Ты, блядь, интеллигент туев! Я те щас покажу «право» — ты и лево забудешь!

19.

Получив зелёный свет с её стороны, я стал с ней, отстающей (и всё более подтягивающейся!), заниматься вдохновенно. «Лёшечка, какой ты хороший», — шепнула она однажды после

— никто её не принуждал к этому высказыванию, оно вырвалось само собой. Конечно, хороший! — раскочегарил ее так, что она хотя и на считанные минуты, позабыла обо всём, захлебнувшись волной неожиданного оргазма, вдруг осознала реальность жизни, и что я рядом с ней, люблю её, хочу сейчас, брутально трахаю и нежно ласкаю. Божественное (человеческое, слишком человеческое!) ощущение когда ныряешь под одеяло — во тьму и тепло — как в воду, как в море. Поцелуйная прелюдия становится неприлично долгой и вообще неприличной (и звуки и слюни и прочая — всё уже в ходу!) — я чувствую, как ей это нравится — и нет перехода к основному, нет механики, ни слов, ни нервов… Всё куда-то улетает, уплывает — на мгновенье вынырнув на свет сознанья, я лишь жадно ловлю глотки воздуха из её рта, ловлю ее, потонувшую, потерявшуюся — у меня в руках её ступни — как это так?! — она бултыхается — мои руки скользят уже по ее икрам… и опять всё куда-то исчезает…

Мы катаемся и извиваемся. Я, навалившись на неё сверху, совершаю недвусмысленные толчки, но не член в неё засунув, а язык в самоё далёкое её нёбо — она стонет и задыхается, вся течёт от трения и качки. Отстраняюсь, переворачиваясь, втягивая ее на себя… О драгие, когда она взбирается и пред тобой её одухотворённое похотью лицо — это будто акт всепрощения — сколько раз мне так казалось после жутких ссор! Чувствую ее горячее влажное нутро, она тоже изнемогает, пытается наладить ритм, но как и у большинства женщин — в отличие от картинок из голливудских фильмов! — у неё, увы, мало что в таком положении получается. Но я знаю, что делать — притягиваю её, целую (единственный произнесённый вслух приказ: «Суй мне в рот язык, трахни меня им!»), беру ее за колени и икры и устанавливаю ее, непонятливую на четвереньки — именно в таком положении достижима максимальная скорость — главное держать ее жёстко и не останавливаться! И вот она уже орёт и вцепившись кусается, ее очко раскрыто-расслаблено, как мокрая тряпка, из него льёт и оно даже пердит от вбитого в него воздуха! Если она боле-менее может стоять сама — тискать и раздирать ей ягодицы, работать в задней дырочке пальчиком — всё позволительно! Извержение вверх — ей на живот и грудь, крепко стиснутые в руках ее ступни, гладкие икры (всё-таки не длинные ноги), расслабленные прерывистые поцелуйчики взаимной благодарности… (Впрочем, она-то ничего и не делала вообще — как только пытается проявить творчество, как ей ни потакай, ни помогай, ничего не получается вообще!) Теперь она уже сама переворачивается на бочок… или можно полегоньку начать с классической миссионерской, а потом задрать ее ноги на плечи (ещё тогда, немыслимо давно, признавалась, что ей эта опасная позишен нравится) и в порыве нещадных пронзаний вдруг всодить ей в осторожно подготовленную пальчиком нижнюю дырку — будто ничего не замечая, не сбавляя ритма, сделать ее такой же влажно-просторной — и кажется, что делаешь в ту, и всё так расхлюпано, что и сюда через час не кончить! Раз — и возвращаешься в первую — о, как здесь горячо и ново! А она даже непонятливо стонет: «Лёшь, ты куда…» — думает, что я ошибся. И я ошибаюсь ещё много раз — в хаотическом ритме доводя ее до того, что она уже сама не отделяет одно от другого. И вот я изливаюсь в нее, а в верхнюю засунув пальцы — она с чудовищно сильной декомпрессией влепляется в меня — как будто хочет высосать из меня всю душу — сама, заметьте, никто её не просит!..