Maxximum Exxtremum

Это было долго и почти мучительно — самая блядская помада, тени на веки, тушь на ресницы («Смотри вниз, смотри как бы вбок…»), пудра, румяна, лак для волос, ярко-красный лак для ногтей… Последний штрих — натягиваю ее трусики — белые в красненьких сердечках. Она дохла. Подойдя к зеркалу, я был фраппирован пуще прежнего — на меня нагловато пялилась вполне себе смазливая проблядь — я сам бы сказал «шик» и «уть-ать»! — так вот, оказывается, в чём сила женщин — даже моя скромная жопка стала выглядеть вполне завлекательно!

Начала наряжать. Сначала облачился в платьице с кружевами (застегнуть сзади с её помощью — как это трогательно!), осмотрелся, прошёлся — ну, золотые, она просто блеск! (Моей божественной Уть-ути она наверняка бы понравилась). Потом — ваще-ваще! — вау-вау! — резиново-блестящий немецкий — и по производству и по порнушно-клипашной стилистике — плащик с молнией и вырезом где надо. Ещё напялил сапоги — из той же серии, с острыми каблуками (всё же как германцы горазды на такую продукцию — дешёвое шмотьё, а какое вызывающе-пользительное). Кое-как доковыляв до зеркала… Почти одновременно и чуть ни слово в слово мы констатировали, что если б ваша (ея) покорная служанка в таком виде вышла на улицу ловить тачку — её б отодрали прям на капоте! После был переоблачён в уже опробованный (иногда я пользовался правом носить её вещи, сообщавшие мне — не только в наших, но и в глазах наших гостей — забавно-провокативную пидореалистичность) белый шотик с яркими алыми, голубыми, салатовыми цветочками и немыслимые брильянтово-жемчужные туфли, из коих ярко-красиво торчали крашеные ноготки.

Вдруг она вспомнила, что у неё на плёнке возможно остались ещё кадра два и, долго укореняя меня на диване в «непринуждённой» позе, «запечатлела компромат» — как вы уже поняли, драгие, блядская улыбочка на мне обусловлена не её дрессурой, а врождённым, можно сказать, даром…

— Как тебя зовут? — проговорил я утрированно стилизованным голоском, забираясь на диван, по-кошачьи (как мог, конечно) изогнувшись, нависая-потираясь об ее ноги.

— Эля.

— А меня Эва. — Рот мой растянулся в профанско-плотоядной ухмылочке — вспомнилась «тётушка Эбля» (она же Эхбля) из нашей с Репой непристойнейшей «Книги будущего», выделанной на лекциях методом исправлений «по живому» какой-то детской книжицы. На её лице отразилось абсолютно то же самое.

— Можно с тобой познакомиться? — я прильнул к ее ногам и потёрся лицом по внутренней стороне ее бёдер, — познаться?

— А у тебя нет хуя? — грубым, контрастирующим с моим, тоном сказала она, и я не сдержался-таки от короткого «рыдания», — а то я смотрю телевизор, а ты будешь пытаться засунуть его мне в одно неподходящее место — есть тут один такой…

— Кто это? — неподражаемо по-шлюшьи удивилась шлюха Эва.

— О. Шепелёв.

— Свинья. — (Гладит ее ноги, подаваясь верёд, прилегая к ним туловищем, взбираясь выше.) — Я не такая, я нежная. Я очень люблю девушек. Можно я сниму с тебя трусики?

— Зачем? — деткий блядский голосок.

— Я посмотрю, что там у тебя, — такой же ответ («Ма-ам, поню-хай, мо-ю ру-ку…»!), взаимно-похотливые ухмылки.

— То же, что и у тебя.

— Я хочу сравнить наши письки… — тем же детским голоском, даже совсем по-ультрамладодетсадовски прикартавливая, и как бы голос за кадром: — Обычное в таком возрасте детско-девчачье любопытство…

Ты хочешь сравнить их ртом? — с придыханием, словно захотев перещеголять, скинула не два, а даже три десятка годков, но тоже не удержалась добавить замечание от взрослого автора: — Мне что-то кажется, Эва, что ты сосёшь всё вподряд.

И тут уж она добралась ртом до ее трусиков и, понюхивая и покусывая, ухватилась зубами за резинку и почти без помощи подружки умудрилась стащить их.

«18+»: поднималась всё выше и выше, целуя осторожно, чтобы не испачкать помадой, всё больше работая язычком.

Было неплохо, только некоторое щетинки — жёсткие, почти как у меня на скулах. Недавно при купании я попросил её побрить там, она немного поломалась, потом много намылила и немного попыталась, а потом раскорячилась в ванне, вручая бритву мне — сама она смогла только так называемую область бикини, а волоски, тоже довольно жёсткие (а я-то думаю, обо что я всё время так чиркаю!), вросли даже и в самоё центральные нежные складки… «Осторожней, Лёшь», — только и пролепетала она, выгнувшись предо мной на дрожащих от напряжения ногах своих. Бритва очень острая — и я был польщён её доверием, хотя всё понятно и с прагматической точки зрения: во-первых, этот участок ее плоти уже всё равно что мой собственный, а во-вторых, ей самой просто неудобно…

— Ты красивая, Эля, а я?

— Ты тоже, — «застенчиво» пролепетала она, и тут же добавила: — но по-моему, ты бородатая свинская шлюха — кого-то ты мне напоминаешь — О. Шепелёв тебе случайно не родня?

— Ой, что ты! я бы даже ни за что на свете не согласилась хоть раз с ним задуться!