Maxximum Exxtremum

Я про себя заметил, что если уж такие методы не помогают, то не помогут никакие, и стал медленно-мелочно укрепляться в своём решении поутру покинуть её навсегда.

49.

Утром повторилось всё то же. Сначала я сразу не мог уйти не попив чаю, потом пришли наши наркоманские друзья и было как-то неловко разрушать сложившуюся в их больном мозгу идиллюзорность «насчёт нас с Элей»…

После вмазки и ухода гостей она заявила, что ей надо пойти в ветлечебницу, узнать как и чем (а главное, за сколько) можно усыпить Дуню.

Собака, как будто услышав, что говорят о ней, бодро прихромала на кухню. Я, уже ни в чём не стесняясь и ничего не боясь, истеребил за лапы и шкуру это мощное старое животное, чем-то так напоминающее хозяйку… приговаривая:

— Скоро, дуэнья, тебя того, суки… И слово-то какое выдумали — «усыпить» — это, блять, убийство называется, а не «усыпить»…

— Хватит! Ты думаешь, мне её не жалко! Старая она уже. И кормить чем — ты хоть раз ей хоть кусок чего-нибудь принёс?!

— По-моему, она не голодает. А я, знаешь ли, дорогая, не работаю.

Да, дорогие друзья, она уже была совсем слепая, эта нелепая собачатина… А может, животные совсем не видят нас? Они, может, абстрактно чувствуют ласку, или кто-то даёт пинка… или еды?.. И мы для них невидимые неведомые боги — такие же, как есть у нас! И вот я, такое сознательное могущественное сверхсущество (занятое своими сверхпроблемами, конечно), смотрю на эту вот кощечку и решаю, будет ли она сегодня есть, жить, будут ли живы её дети и где они будут жить…

На какую-то мою ухватку Дуня рыкнула, и я в испуге отскочил от неё. «А есть ли такие люди, которых боги боятся?» — подумал я, кинув собаке кусок хлеба. Впрочем, тогда я, дорогие, всё время был материалистом…

Тема работы была продолжена при пешей прогулке к лечебнице и аптеке.

— Я гениален, — оправдывался я, — я не такой как все, поэтому мои занятия, мой образ жизни немного разнятся от других. Но я тоже иду на компромисс — вот допишу, пошлю на конкурс, скажем, в «Дебют», уже осенью получу две тыщи баксов! Куплю мотоцикол…

— Почему мотоцикл?!

— А что же ещё?! На него как раз хватит, и с ним-то я и стану радикальным насосом — буду везде успевать, катать девочек, гонять так, чтобы все чувствовали мой брутальный характер, а я свою остроту бытия!..

— Круто!

— Круто, конечно. Только сколько ещё надо сделать всего, да такие как ты мне не помогают, только мозги колебут всячески…

— Не будет этого, — вдруг просто заявила она.

— Давай поспорим. Ну год, ну два, три… «Дебют»-то уж точно мой!

— Пашёл ты! — она повернулась и пошла прочь.

Я остался стоять на перекрёстке, на солнцепёке, не зная, что делать; подумал о берлаге, и мне в нос ударил едкий запах, потом едкий запах этой кислятины, потом просто запах её квартиры (многое, в нём, конечно, от собаки), и наконец — как бы на более ближнем фокусе — едва уловимый, неописуемый аромат её потного летнего тела. Как вы уже догадались, последняя обонятельная галлюсинация была совсем невыносима — я побежал за ней.

Мы ехали в автобусе, сидя рядом. За окном мелькнул купол приезжего цирка, и я брякнул, а не сходить ли нам… «Приглашаешь?» — встрепенулась она как десять маленьких девочек — но почему-то тупых и жирных… Я язвительно пояснил, что это была шутка: неужто непонятно, что сие есть не что иное, как издевательство над физической (силачи и акробаты) и психической (кловуны, иллюзионисты, дрессировщики и пидоры) природой человека, и уж не говоря о бедных животных… Она мгновенно разобиделась, отвернулась, а я принялся теребить её, целовать в шею, уговаривая пойти лучше в кино или в галерею, где «имеется чем-то похожая на вас с Дуней картина «Леда» или «Царевна Лебедь»…

В этот момент в салон вошла Инна.

Я отдёрнул руку с плеча Зельцера, весь как-то отстранился от неё…

— Привет, — сказала она, улыбнувшись.

— Привет, — приветливо ответил я, понимая, что ноги мои находятся в соприкосновении с ногами сидящей рядом, а ее загорелые обнажённые — из-под коротенького коричневого платьица — ляжки не закрыть уже ничем.

— Как дела? — О, она просто прелесть, просто свэжесть, пэрсик, вах!

— Нормально…

Прошла мимо нас — коротенькое салатовое платьице, хорошо обозначающее хорошие молодые вещи — в самый хвост автобуса и присела там. Я ёрзал, оборачивался. «Кто така-ая?!» — громко-нервозно вопила Зельцер.

Через две остановки Инна, не удостоив меня и взглядом, вышла, выпрыгнула, упав в объятия Ксюши. Что-то сказала ей, показав на меня в окошко. Маленькая Ксюша заулыбалась и помахала мне ручкой. Я кивнул ей, а Зельцер со словами: «Ах ты блядина» ущипнула меня. Неплохо, дчнки мои.

«У меня сегодня планы», — повторила она эту странную фразу из какого-то параллельного мира. Когда другз ушли, она приказала мне собираться. Она хотела видеть Санича, Федю или «кого там» из моей никчёмной компании — я ей уже пересказывал, что в последнее времечко мы собирались пить сэм не на Кольце, в другом месте — довольно странном… Но сначала нам нужно было заглянуть в одну хорошую квартирку — купить димедрола по полтора рубля колесо…