Maxximum Exxtremum

Я вышел в коридор и вроде как стал думать. Несмотря на позднее время в коридорчике на диванчике сидели Дина и Сокол. Я присмотрелся и понял, что Танина дверь не закрыта. Ну, подумал я, они-то уж точно доложат, и не сказав ни слова, шмыгнул в номер.

Она стояла у окна — она меня ждала! Я захлопнул дверь, кинулся к ней, присев, обхватив под колени, поднял её, целуя в живот… Взахлёб целовал ее, держа навесу — рука просунута под промежность — стаскивал одежду — вся такая податливая, горячая, мягкая, уже постанывает-скулит, трусики хоть выжимай…

Отпустил ее в постель, сбросил с себя одежду и к ней. Сплелись в яростной схватке, освобождая друг друга от трусов. Она там очень мокрая и волосатая — не сказать, чтоб мне это нравилось (извечные бэкграунд-мыслишки), но зато легко. Я на ней, она вся трепещет и со своим безумным ритмом распалённой природной похоти приподнимается мне навстречу, стонет — не сказать, чтобы мне понравилось такое рвение — ведь совсем уж привык к неподвижному Зельцеру. Кончил, конечно же, сразу же. Вот так дорогие, какой облом девушке — сколько всего, и тут тебе полторы минуты секса, и всё — мужской пресловутый храп. Что Данила, что я — одна (1-я) позиция. А ведь, милые дамы, это только самое начало… Она видно уж решила меня великодушно простить — всё-таки первый раз и я был действительно очень сильно пьян — ласково гладила по щекам, я чуть не плакал, чуть не шептал «мама»… Но нет — ты хотела не этого и я тебе хотел не это! — я вздрогнул как от разряда дефибриллятора и набросился на неё зверски. Она кусалась (прокусила мне губу), царапалась (длинные ногти), скулила (я затыкал ей рот), трепыхалась и металась (ортопедический матрасик — е!), ноги ее были задраны мне на плечи…

Тут послышался звук открывания двери и, включив свет в предбанничке, вошла Света Эст. Мы успели закрыться одеялом, принять благопристойную позу и притвориться спящими. Я на всякий случай уткнулся рожей в подушку (как сообщила потом Света, камуфляжные штаны на телевизоре говорили сами за себя).

Пришлось на время затаиться, а потом делать свои дела по-тихому. Второй заход ей понравился больше, но мне не хотелось останавливаться. «Повернись ко мне задом», — шепнул я, лаская ее пальчиком, давая понять недвусмысленность моих намерений (хотя сам понимал, что это в принципе большой риск). «Какой ты порочный», — только выдохнула она, с готовностью подставляя мне попку (будто решив убедиться, что автор литературный и автор реальный всё же одно и то же лицо) — это мне было очень приятно. Я вошёл в неё легко и просто, видно было, что ей это знакомо и нравится…

Потом ещё целовал и гладил её лицо — такие большие непонятного цвета в лунном свете глаза… длинные белые волосы… Белоснежка… только брови такие какие-то жёсткие…

Уже в полвосьмого я её покинул — пошёл к себе, прихватив кипятильничек. Согрел в двух найденных в шкафу стаканах воды, заварил, очефирел, согрел ещё два, заварил и быстрее пошёл отнёс приспособление обратно. Только я опять пришёл и приступил к чаю, раздался стук в дверь. Быстро спрятав стаканы в шкаф, сняв штаны и взъерошив волосы, я открыл. Это был, конечно, Данила Михайлович и спросил кипятильник (видно, ему опять сообщили, и он по косвенным уликам решил удостовериться). Уж чего у него не отнять — совершенно безумного рогожинского чёрного (утверждает, что наследник грузинского престола!) взгляда… Я лишь пожал плечами, добавив что «вчера вечером вроде был у Тани» (кипятильник то бишь, а не я!). Он извинился и ушёл. «Прикалываешься?» — сказал давно всё одним глазом наблюдавший с постели улыбающийся Рясов. Ну да, приходится.

Вечером Данила встретил нас в баре — мы шли с ней, взявшись за руки. «Вы не находите, что надо объясниться?» — риторически вопросил он. Мне стало как-то неудобно, и я чуть не отпустил её нежную руку — она крепко сжала мою и повела меня в сторону. «Будем считать, что я вас не знаю», — подвёл итог пьяный Рогожин-Давидофф.