Mayday. Я влюбляюсь

Кабинки с гулким шипением автоматически открылись – она увидела, когда осмелилась распахнуть глаза. Под ней расстилалась целая пропасть, где-то там кипела целая жизнь. Что она делала здесь? Могла ведь просто отпустить руки и забыть обо всем?

Нет. Не когда от нее зависела чужая жизнь. Ника стала карабкаться, подтягивалась и отталкивалась ногами. В такой страшный миг вспоминала уроки физкультуры и смеялась сама с собой: Белозеров был единственным, кто удачно справлялся с ненавистным канатом, все остальные, в том числе и она, висели на нем, как бесполезные груши.

Нужно двигаться.

Ника напоминала себе, из последних сил толкала тело вверх, оставляя пролеты позади. Аккуратно, крепко держась за столб, она встала на ноги и посмотрела перед собой – на кабинку, до которой было всего пару метров. Пару метров по узким железным прутьям на высоте жилого дома.

Если умру, не буду мучиться.

Глупые мысли лезли в голову. Ника собирала волю в кулак.

Когда она посмотрела перед собой, увидела в темноте силуэт. Она оказалась почти у цели. Но чтобы достигнуть ее, нужно было стать эквилибристом, а она, скорее, тот человек, который всего лишь знал, что это слово произносилось с ударением на последний слог. И да, после неудачи с ударениями на ЕГЭ она вызубрила их все наизусть.

Уже не раз и не два Ника пыталась сдвинуться с места, но вышло лишь на третий – она прыгнула с разбега, оттолкнулась от тонкой опоры и коснулась ступнями порога кабинки. Но одна нога соскользнула. Ника до искр из глаз больно ударилась коленом. И почувствовала, как срывается вниз. Она падала.

В голове все смешалось. В висках стучали имена – Алик, Мира. Мама. Фантазия уже рисовала кровавый след на асфальте, когда, к ее удивлению, Нику затянули за руку обратно.

И теперь, тяжело дыша, она сидела на полу тесной кабинки и боялась поднять глаза. Боялась узнать правду и подтвердить догадки.

Глава 26

Tommee Profitt – Bullet with butterfly wings (feat. Sam Tinnesz)

Пантео́н (греч. Πάνθειον, «(храм) всем богам») — группа богов, принадлежащих к какой-то одной религии или мифологии, также храм или святое здание, посвященное всем богам какой-либо религии.*

Когда адреналин выбрасывается в кровь, чертоги разума открывают самые невозможные подробности событий из прошлого. Детали, которые, казалось, и не замечал – будь то статьи в журналах, что листал на борту самолета, значения вроде бы и неизвестных иностранных слов или… корешки книг, мелькнувшие перед глазами всего пару раз. Те, в которых Ника пыталась спрятать виноватый взгляд. В просторном зале встреч психиатрической больницы.

Он смотрел на оживленную площадь, что двигалась в ритме известных речитативов. Долгих секунд тридцать. И наконец обернулся.

– Привет, мелкая, – бросил Леша.

И душа Ники будто надорвалась.

Леша

С тех пор как сработал протокол зачистки, что уничтожил все следы деятельности секретного подразделения «Пантеона» в Нижнем Новгороде, прошло больше двух лет. А Леша до сих пор ясно помнил то острое и необъятное чувство страха, когда он осознал, что от прошлой жизни не осталось и следа: все личные записи долгой кропотливой работы и данные неудавшегося эксперимента оказались стерты. Они уничтожили все, даже резервные копии, хранившиеся в его домашнем тайнике. От него избавились слишком легко, и принять это ему не удалось. Лешу сорвало. С целой чередой последствий, из-за которых он побывал за гранью и теперь оказался на этом самом месте, в голой палате «три на три», что пахла безумием.

Леша всегда выделялся, был другим. Кем-то вроде «детей индиго» – слишком сложным и непонятным для окружающей толпы, уникальным. Читай неугодным. Еще в детском саду он стал держаться особняком, а к школьным годам эта привычка только укоренилась. Да подростки и сами по молчаливому согласию обходили его стороной. И как он ни старался послать весь мир, ему было больно – смотреть, как на школьном дворе одноклассники раскуривали одну сигарету на четверых, как старший брат зависал в гараже с грудастыми девчонками, как беззаботно веселились все вокруг, огибая его по касательной.

Но со временем он сумел. Научился бороться с болью и чувством всепоглощающего одиночества – он просто добивался авторитета и признания. Теперь во всем: в спорте, учебе, программировании – мама по первому заказу купила ему дорогой компьютер, пожертвовав семейным отпуском в Геленджике. И это помогало. Заглушало неприязнь к миру вокруг, скрепляло вдребезги разбитую душу, делало его почти нормальным. Но чем большего он достигал, тем сложнее было справляться с депрессией, сдерживать липкий страх, который пожирал. Тем чаще ему хотелось умереть. И Леша предпринимал попытки.

В последний раз – едва попал в больницу. Исписав формулами стены палаты и страницы блокнота, опять придя к ошибочному результату в подсчетах, он выкрал у матери сердечные таблетки и принял слишком много. Тем самым чуть не свел ее в могилу. И следом чуть было не шагнул сам.