В этом необычном рассказе о последних днях кардинала в Венсенне (из него мы узнаем, что Его Преосвященству — легочному больному — делали 89 промываний… О, великой Мольер!) как «вспышка» проявляется одна из истинных черт сложной и тонкой личности Мазарини. «Было весьма трудно общаться с Его Преосвященством. Они были чрезвычайно умны и проницательны, видели суть вещей. Им достаточно было увидеть человека, чтобы понять, чего тот хочет; Его Преосвященство говорили красноречиво, умели убеждать; они умели сформулировать в двух словах то, на что другим понадобилось бы двадцать слов. Кардинал обладал таким авторитетом, что его все боялись. Король уважал его, как отца- Он со всеми говорил очень любезно, любой уходил от него, убежденный вескими доводами и любезным тоном… Многие из тех, кто расстался бы с жизнью, попади они в руки Правосудия… были спасены природной добротой кардинала, ибо он не мог ненавидеть даже своих врагов. Тот, кто пытался хитрить, ничего не мог выудить из Его Преосвященства, и Дон Луис де Харо
[76]хорошо это понял во время заключения мирного договора».Прозорливый исповедник заканчивает свою реляцию своего рода осуждением Мазарини, правда, находит ему смягчающие обстоятельства: за три дня до смерти Его Преосвященство раздали все свободные бенефиции и епископства, как это бывало в прежние времена, сделано это было от имени короля, как будто монарх сам назначил этих людей. Было бы правильнее, если бы Его Преосвященство освободили себя от этих забот, но я полагаю, что это было сделано по просьбе короля, не желавшего брать на себя такую обязанность».
Стоит ли дополнять все эти памфлеты, надгробные речи и рассказы очевидцев любопытным «гороскопом кардинала», составленным через несколько дней после его смерти неким Исмаэлем Буллио (он фигурировал под №11 на выставке, посвященной Мазарини в Национальной библиотеке в 1961 году)? Некоторым это могло показаться милой шуткой, если бы в XVII веке не верили в астральные сочетания и гороскопы (их составляли при рождении, а не после смерти значительных персонажей или тех людей, которые могли хоть чем-то прославиться). Посмертный гороскоп позволяет предполагать, что Мазарини как истинный итальянец, родившийся на Средиземном море, верил в добрую и злую судьбу, доверял он — до некоторой степени — астрологам и магам. Поверил ли он в предсказание, сделанное в 1624 году одним пармским астрологом, обещавшим ему блестящее будущее во Франции и сан кардинала прежде, чем ему исполнится сорок лет? Мазарини был слишком проницателен, чтобы предаваться подобным занятиям, к тому же отец Биссаро уверяет (довольно настойчиво), что Джулио был весьма религиозен. Впрочем, кто знает?
Возможно, теперь было бы полезно прочесть позднейшие речи, сказанные о Мазарини, которые историки посчитали правильным включить в мемуары о «Втором Преосвященстве»? Жорж Детан сделал это в своей книге «Человек мира в век барокко». Вспомним сторонников и противников великого кардинала, которые набрались у него за 300 лет, по крайней мере, некоторых из них — вожаков и эпигонов. Безумцев или злых языков — так называет их Жорж Детан — было великое множество среди его современников, завистников или ксенофобов.
Самым «талантливым» клеветником, имевшим больше всего последователей, долгое время был Фенелон по прозвищу «лебедь Камбре» — у него был «крепкий клюв». Сен-Симон, прекрасный писатель, но не слишком честный историк, изощрялся в другом стиле. Мишле, «пришедший на смену» Вольтеру (некоторые превозносят его до небес), перещеголял всех в презрении и оскорблениях: «итальянец-плут, «гаер», «Маскариль», король мошенников» — это его слова. А разве Мишле не считал Фронду одним из «самых лучших, самых забавных периодов» в нашей истории? Сегодня ему многие вторят. Хороший романист Поль Гат в книге «Мазарини» (1972 год) наделяет кардинала чертами всех героев комедии дельарте, он издевается над «Раминагробисом
[77]в сутане». Жорж Монгредьен, серьезный и спокойный исследователь, в своей работе «Мазарини» (1959 год) определяет кардинала словами «изворотливая душа», «смесь лицемерия и лести», «сплошные хитрости, плутни», «переменчивость», «хитрая политика с макиавеллиевскими комбинациями», «итальянец без друзей», «ни широких политических взглядов, ни патриотизма, ни честности помыслов». Эрудит Адольф Шарюэль, как будто внезапно прозрев, в поздней работе усматривает в кардинале «хитрого, коварного, жадного человека, шпиона… богача, а следовательно — ничтожество». И в наше время не слишком добросовестным историкам случается назвать Мазарини «авантюристом», хотя, возможно, это всего лишь неверно употребленное слово…