Что до католической «реконкисты», она, естественно, началась в верхах общества (в основном городского) и дворян, крупной буржуазии, парламентариев. Под влиянием новых орденов и конгрегации, чаще всего являвшихся из Испании или Италии, в городской среде шла интенсивная духовная жизнь, вера возбуждала мистицизм и ригоризм так же легко, как доброжелательную и светскую набожность. Иезуиты, снова набравшие силу после ухода в тень при Генрихе IV, воспитывали будущую мужскую элиту в 70 коллежах; девушек отправляли на воспитание к урсулинкам. Иезуиты воздействовали на сознание своих воспитанников гибко, но настойчиво, вовлекая в сферу своего влияния даже королей. У ораторианцев, более суровых и не столь светских, было около сорока «домов». Благотворительность и набожность объединяли этих ревностных и могущественных христиан. Самые верные сторонники 15 лет входили в состав тайного Общества Святого Причастия, основанного в 1627 году герцогом де Вантадуром, имевшего отделения в 50 городах. Оно занималось благотворительностью и выкупало у берберов (Алжир) пленных христиан, надзирало за нравами (по их наущению заключили в монастырь Марион Делорм, освобожденную королевой Кристиной), поощряло добродетель, клеймя слишком смелые декольте, вольности «так называемых протестантов», «разоблачая» (оговор за деньги был обычным делом при Старом режиме) евреев и — главное — «вольнодумцев», стараясь любыми способами убрать из власти, чтобы «внедрить» туда своих сторонников и даже секретных агентов. Это общество являлось душой «партии благочестивых», которая в XVII веке сорок лет правила бал.
«Вольнодумцы» — излюбленная мишень «благочестивых», числили в своих рядах поровну замечательных умов и отпетых развратников, что, впрочем, частенько соседствует в людях; большинство, однако, составляли образованные, умеренные и разумные «порядочные люди», которых Мольер в пьесах противопоставляет обычным своим героям. Воспитанные люди читали Лукреция и Эпикура, исповедовали скептицизм, как, некогда Монтень, иногда склонялись к деизму, а то и к пантеизму. Честные люди» составляли влиятельную партию, в том числе и в правительственных кругах, где вполне успешно отбивали нападки «клана благочестивых». Мазарини сумеет сыграть на противоречиях и нюансах, пожалуй, искуснее Ришелье, чьи удары всегда были слишком сильными.
Второй кардинал столкнулся с «кланом благочестивых» и Обществом Святого Причастия на следующий же день после вступления в должность премьер-министра. Впрочем, эти люди были для Джулио всего лишь одной проблемой среди множества других, которые легко было счесть неразрешимыми.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Восемнадцатого мая 1643 года Мазарини, ко всеобщему изумлению, становится председателем Регентского совета и премьер-министром. Мы вряд ли сможем вообразить, как долго Джулио мечтал о подобном положении, готовил для него почву, надеялся… Мы знаем, что в начале тридцатых годов Мазарини предпочел «французскую партию» Риму и Испании, то есть выбрал Ришелье и Людовика XIII, что он всегда был крайне любезен с французскими друзьями, дарил изысканные, порой очень дорогие, подарки каждому, кто имел вес при дворе и в советах. Истинный римлянин, галантный кавалер и тонкий психолог, Мазарини никогда не забывал о дамах, особенно о первой даме королевства, он хорошо знал ее вкусы и манеру одеваться, прекрасно говорил по-испански и мгновенно оценил важность того факта, что она стала матерью за пятнадцать месяцев до его бегства из Рима. Неутомимый слуга двух великих больных (Мазарини знал истинное положение дел, поскольку находился при них неотступно), Джулио продолжал осыпать комплиментами и одаривать всех значительных людей королевства, думал лишь о двух неизбежных преемниках и готовил почву для будущего, совершенно не представляя (а ведь он был оптимистом!), каким оно окажется.
Рискнем утверждать, что Ришелье не рекомендовал Мазарини королю в качестве своего преемника, хотя наверняка хотел этого и был в состоянии сделать. Кардинал, конечно, советовал королю продолжать использовать Мазарини, но решение принимал сам Людовик XIII. Очевидные доказательства (хотя кто это понял?) — личная симпатия короля (он пригласил его в свой очаровательный Версаль), завещание, но главное — выбор Мазарини в качестве крестного отца, то есть духовного (в самом широком смысле слова) отца дофина.