Мазарини

В 1522 году королевство, уже тогда нуждавшееся в деньгах, решило провести заем среди подданных. Не пользуясь финансовым доверием, оно задумало сделать гарантом первого займа Парижскую ратушу (короткое время гарантом была Тулузская ратуша): первая процентная ставка составляла «денье 12» (100:12 = 8,33%), общая сумма не превышала 2,5 миллионов. Дело пошло так хорошо (для короля и, конечно, для рантье), что дети и внуки Франциска I выпустили более 70 заемных эмиссий (с процентной ставкой, имевшей тенденцию к снижению: от 8 до 5%). Ришелье так усердствовал, что после его смерти годовые проценты к выплате составили почти двадцать миллионов. Очень скоро государство решило платить позлее назначенного срока, нерегулярно, другими бумагами — обесцененными, или совсем не платить. Чиновники осмелились даже предложить рантье платить им ценными бумагами, так сказать, будущего, то есть тем, чего в реальности не существовало. Впрочем, чаще всего выплаты просто задерживались: в 1637 году задержка составила в среднем 12 месяцев, а в 1647 — три-четыре месяца, в зависимости от категории ценных бумаг. Если государство случайно выплачивало некоторые ренты, это всегда сопровождалось уменьшением капитала, попавшего когда-то в его казну.

Такая практика — конечно, достойная осуждения, но не оригинальная — была нехороша в основном тем, что Париж был главным рантье государства (чем-то вроде доверчивого человека, пользовавшегося некоторыми преимуществами за счет сделок с недвижимостью, ибо ценная бумага стоила мешка экю). Выплаты — теоретически поквартальные — производились в ратуше, техника была сложной (в числе прочих сложностей назовем алфавитный порядок), выплаты осуществлялись кучкой продажных чиновников, не спешивших выполнять свои обязанности прожженных хитрецов. «Плательщики ренты» (Кольбер-старший был одним из таких не слишком честных чиновников) находились под надзором «контролеров ренты». Всем этим чиновникам, имея в виду их склонность к мошенничеству, на четверть понизили жалованье. Совершенно очевидно, что все правительственные хитрости уменьшали расходы государства, но не увеличивали доходов; главное, однако, заключается в том, что рантье время от времени проявляли недовольство, стекаясь к дверям «плательщиков ренты», к ратуше. Они протестовали, крича, жестикулируя, собирая вокруг толпу и угрожая. Иногда приходилось посылать гвардию, милицию и даже солдат, но с каждым разом делать это становилось все труднее. Рантье (подобно некоторым чиновникам финансового ведомства) решили объединиться в «союз», чтобы защищать свои права и доходы. Находчивый коадъютор Гонди, прирожденный подстрекатель, нашел даже способ «украсить» титулом «синдикарантье» своего секретаря и аколита Ги Жоли, умело подогревавшего страсти. В пестрой толпе можно было встретить слуг и водопроводчиков, важных буржуа и дворян, например Севинье, — славная пехота для будущих бунтов. Опоздания, невыплата денег и «смута» усилились к осени 1648 года, но это не наполнило королевскую казну. Слишком хитрый Партичелли, которому Мазарини как будто позволял делать все, что угодно, пытался наилучшим образом «ободрать» парижан.

Некий усердный «раскапыватель» старинных бумаг нашел эдикт 1548 года, по которому по военным соображениям (страх перед испанским нашествием, уже тогда) вокруг городских стен, в зоне шириной в 200 туаз [65](около 400 метров), запрещалось строить, более того — предписывалось разрушать дома или взимать за строительство большой штраф. Как многие другие, этот эдикт был на время забыт, но в 1644 году государство спохватилось: были спешно посланы землемеры, которым надлежало измерить в «туазах» и обложить налогом приусадебные участки и построенные на них дома. Решение вызвало негодование, заинтересованные граждане громко кричали о несправедливости, кое-где постреливали, делегация бедняков, среди которых было много женщин, отправилась плакать и протестовать под стены парламента, который они считали своим защитником. Омер Талон, судья, в принципе достойный доверия, рассказывает, что бунт начался 4 июля 1644 года, не было никакого явного предводителя или организатора, но его, скорее всего, тайно поддерживали «Господа» (его коллеги из парламента). Очень скоро выяснилось, что они часто оказывались собственниками тех зданий, где был произведен обмер земель… Чтобы избежать неприятностей, Партичелли временно отказался от обмеров (позже к ним вернулись), но тогда же, в августе 1644 года, придумал другой проект, одновременно более простой, но и более хитрый и более эффективный: взимать «налог с зажиточных».