Мaздaк

Аббы и Артака не было в Ктесифоне Сам датвар Розбех послал их на ликвидацию дасткартов: Артака -- в Хузистан, а Аббу -- в Междуречье, где с Вавилонского пленения жили евреи Сразу после возвращения царя царей ушел Абба из семьи экзиларха и обитал то у Авраама, то у диперана Махоя, Льва-Разумника по прозвищу

Медленно, опустив поводья, подъезжал теперь всякий раз Авраам к дасткарту Спендиатов Стены были проломаны и здесь, потому что Розбех сказал, что начинат надо с тех, кто ближе к царю. Пусть видят- одна на свете правда Маздака. "Неподкупный Розбех" называли его в Ктесифоне и приветствовали по-древнему -- прикрыв ладонью глаза

Не было уже эрандиперпата Картира, долгоусого и важного. После гибели Фарангис оставил он все и еще при Замаспе уехал в дальний Истахр, к своему родовому дереву Старик ее любил...

Когда приехал сюда Авраам, еще целы были с Зато мостки, калитки, бронзовые решетки -- все было сорвано Желтой колючкой заросли оливы, и рабы волокли из сада большое дерево на топливо. Они сказали, что им разрешил сам управляющий -- Мардан Но не это вдруг остро отдалось в груди Стонущий звук надолго повис в осеннем воздухе, за ним послышался другой, еще безысходней. .

Так оно и было Восемь громадных механических чангов сделал когда-то для эрандиперпата специально привезенный мастер из Пальмиры По девяносто струн натягивалось на гигантскую горизонтальную деку, и играть можно было, нажимая на разноцветные костяные клавиши. Сам Кабруй-хайям играл и пел здесь

Чанги лежали разломанные, с отбитыми подставками, и крепкозадый мальчик лет десяти из пагана -- рабского селения за дасткартом -- бегал по ним, перепрыгивая с одного на другой. На самый тонкий, голубой, клавиш старался попасть он толстой потрескавшейся пяткой и, когда это удавалось, замирал на одной ноге, прислушиваясь.

Гроздья черной сажи висели под потолком книгохранилища. Кто-то грелся там зимой, и обгорелые папирусы валялись по всему полу. Кожаные переплеты и цветной пергамент были выдраны, а книги брошены в кучу у окна. Даже не годные ни для чего глиняные пластины были поколоты на части.

Две недели отбирал Авраам то, что осталось, чистил, подклеивал, укладывал на свои места. Там он и спал теперь, потому что не мог лечь на знакомую жесткую койку в своей каморке. Платан при луне был виден оттуда.

Белый поток начинал шуметь в ночи ущелья, и рука воителя Сиявуша выдергивала его из холодной, перемешанной с камнями воды...

Заглядывал Мардан и словно обнюхивал его вывернутыми ноздрями. К великому удивлению Авраама, красную куртку с карманами надел бывший надзиратель над рабами.

-- Все храмы целы в нашем рустаке,-- пожаловался он.--Ну ничего, завтра мы и туда приведем слонов!

Каким-то начальником стал он в пригородном округе -- рустаке, и местные деристденаны слушались его указаний. Раб, помогавший Аврааму, шепнул, что Мардан продает деревья из сада. И еще про бронзу и серебро, закопанные где-то...

Вечером Авраам увидел розовое покрывало, скрывшееся в спальной комнате эрандиперпата. Там жил теперь Мардан...

В доме врача Бурзоя рассказал он о Мардане. Все стали говорить про воровство, которое плодится на земле Эраншахра. У Кабруй-хайяма утащили со двора большой хорасанский ковер -- царский подарок за песни. Прикрываясь великой правдой Маздака, заходят в дом и, не спросясь хозяина, удовлетворяют свою потребность в женщинах. Есть люди в городе, которые ставят от этого деревянные двери и прилаживают к ним ромейские железные замки...

-- Уже в пути Маздак! -- сказал кто-то из диперанов.

III

- О-о-о...

Белым и красным был Ктесифон. Дехканы, земле-дельцы-вастриошан, люди города, старики и дети преклонили головы в великой человеческой радости. И пятерки верящих в правду прикрыли глаза ладонями. Царь царей и бог Кавад сидел, открытый миру, под сверкающей короной с крыльями, и только львы, оставшиеся по бокам трона от презренного Замаспа, щурились на людей...

-- О-о-о-о Маздак!

Все склонились перед ним. Мерно ступая, двигался в человеческом океане невиданный белый слон. Гигантский красный ковер без единого узора покрывал его от бивней до маленького вертящегося хвоста. А на площадке для боевой башни, тоже весь в красном, неподвижно стоял человек с горящим факелом в руке. Гремели трубы. Правую руку вытянул ему навстречу царь царей...

Что-то холодное коснулось сердца Авраама. Оттуда, где был когда-то помост, стоял он и смотрел на человека в красном. Тот шел уже через зал, все так же держа факел на весу. Лев вдруг забеспокоился, хлестнул хвостом...

Все тревожнее становилось в груди Авраама. Факел опустился перед царем, колыхнулись красные волны, и покрывало спало с лица человека. Большой нос со скулами выдавался у него вперед, и едва различима была полоска лба над сросшимися бровями...

-- Маздак, о-о-о-о-о!..

Тахамтан это был, а не Маздак! Рука Авраама протестующе метнулась от плеча и вдруг замерла, скованная ужасом. Край верхней губы приподнялся у Тахамтана, показались неровные желтые зубы...