Мазепа

Восстание в украинных городах продолжалось еще до конца 1708 года и было угашено князем Долгоруким посредством самых жестоких, бесчеловечных мер. Левенец, Кожуховский и сотники их полков, числом 21, получили в награждение по паре соболей и по объяринному кафтану за победу при Деркуле, подготовившую полное поражение мятежника.[184] Но Мазепа не совсем одобрительно отозвался о полтавском полковнике.[185]

В конце мая гетман получил от Ленчинского, польского коронного подскарбия, уведомление, что ему незачем будет идти внутрь Польши. Мазепа сообщал, что, по его соображениям, следует воротиться в Украину и беречься, с одной стороны, внутренних смятений в крае[186], а с другой — помощи врагам из Турции. Посол гетманский Згура ездил в Бендеры к сераскиру «с комплиментом» и там подлинно узнал, что сторонник Станислава Лещинского, пан Тарло, домогался в Бендерах через сераскира получить от Порты в помощь хотя немного орды.[187] Этот Згура, родом грек, близкий советник Мазепы, впоследствии явился одним из участников измены гетмана, а потому, вероятно, доставляя пугливые реляции, на самом деле ездил к сераскиру вовсе не с такими полезными для царя видами, как о нем показывал гетман в своих донесениях Головкину. Пан Тарло от 9 июня писал гетману письмо, убеждал пристать на сторону шведского короля и Станислава и уверял именем обоих королей, что войско запорожское и весь украинский народ будут оставаться при своих старинных правах и вольностях с приумножением новых, лишь бы только гетман, освободившись от тиранской власти, возвратился к своему наследственному государю и к общей матери — Речи Посполитой.

Мазепа это письмо препроводил к Головкину и испрашивал приказания государя, как ему поступить. Царь приказал гетману дать ответ Тарлу по своему усмотрению. Тогда Мазепа от 23 июля отвечал Тарлу в таком смысле, что невозможно отклонить его, гетмана, от верности своему государю, и притом украинский народ никогда не захочет соединяться с поляками, испытавши от них много несчастий.[188] Мазепа припоминал пану Тарлу, как еще в недавние времена киевский воевода Потоцкий расправлялся с восставшим народом: жолнеры отнимали от матерней груди невинных малюток и втыкали на копья, бросали их в ямы и душили огнем, загоняли в избы женщин и сожигали.[189] Мазепа вспомнил, как принуждали народ к унии, как отдавали жидам-арендаторам право распоряжаться христианскими таинствами.[190] Мазепа говорил, что «золотая вольность», которою так хвастались поляки, превращается у них в «железное самовольство». Мазепа обличал суетность обещаний вольностей малороссийскому народу, когда Станислав, которого поляки называют своим королем, сам не более, как невольник шведского короля. Мазепа объявлял польскому пану, что Украине под царским скипетром вовсе не худо[191], и потому никакие обещания благ, никакие ласкательства не в силах ни теперь, ни впредь отвести малороссийский народ от русского царя и его наследников.[192] В заключение на просьбу Тарла об отпуске Вольского, присланного к Мазепе от Станислава еще в 1705 г., Мазепа отвечал, что этого человека он не отпустит, потому что он достоин виселицы.

Поступок с письмом Тарла и ответ последнему, присланный в копии Головкину, конечно, должны были показаться московскому правительству новым доказательством непоколебимой верности гетмана и лживости всяких на него доносов. Заметим только, что для нас нет доказательства, что именно такой ответ был в самом деле послан Мазепою, но, во всяком случае, правительство другого не знало. Между тем тогда уже возник и разбирался донос, самый крупный в ряду всех доносов, которые в продолжение гетманства Мазепы сыпались на него так обильно. То было дело Кочубея, окончившееся в то самое время, когда Мазепа вел приведенную нами переписку с Тарлом.

Мазепа и Кочубей, как уже видели мы прежде, были издавна близкими приятелями. Некогда они служили вместе у Дорошенка, потом у Самойловича и вместе выкапывали яму, в которую удалось им свалить Самойловича. После того как Мазепа стал гетманом, несколько лет господствовало между ними согласие; по крайней мере, можно это заключить из того, что гетман сочетал своего племянника Обидовского с дочерью Кочубея Анною и самому Кочубею исходатайствовал у царя жалованные грамоты на маетности. Кочубей был долго в чине генерального писаря, потом сделан был генеральным судьею, что составляло повышение в козацком уряде. Есть отрывочные известия, что между ними бывали временные неудовольствия; сам гетман, после того как уже рассорился с Кочубеем, вспоминал в письме к нему, что в течение 16 лет прощал ему какие-то проступки.[193] Но событие, положившее между ними роковую вражду, наступило в 1704 году.