Мазепа

Наказным атаманом в Сече, за отсутствием Гордеенка, был Яков Симонченко. Неутомимый миргородский полковник прислал в Сечь Козаков с письменным увещанием не слушать Гордеенка и пребывать в верности государю. Симонченко приказал прочитать письмо Апостола в «раде» и спрашивал совета — что делать. Запорожцы закричали: послать кошевому «лист» миргородского полковника, а тех, что привезли этот лист, приковать за ноги к пушке. Немногие стали говорить, что не нужно поступать таким образом, но голоса их оказались в меньшинстве. Перекричали сторонники Гордеенка, приковали к пушке Козаков и послали письмо Апостола к Гордеенку, совершенно отдаваясь на волю последнего. Через пять дней воротился в Сечу асаул, ездивший к Гордеенку, и тогда Козаков миргородских приковали к пушкам за шеи, а не за ноги, и сказали им, что наказной кошевой Симонченко хочет их расстрелять. Но ловкие козаки ночью разломали друг у друга оковы и ушли из Сечи к своему полковнику. Они сообщали, что в Сече осталось запорожцев не более тысячи; из них козаки старые не хотят изменять царю, но верный товарищ Гордеенка, Симонченко, и с ним вся «сирома» склонны к бунту против царя и ненавидят москалей.

Вообще, однако, запорожское братство стояло на такой тряской нравственной почве, что нельзя было поручиться за долговременность ни такого, ни иного направления: сегодня в Сече возьмет верх одна партия, на другой день пересилит ее противная. Не могли слишком полагаться и шведы на обещанные Гордеенком единодушие и горячую готовность запорожцев идти в бой против москалей. Сам Гордеенко, ворочаясь от короля и Мазепы в Сечу, говорил на пути жителям: «Разглядел я этих шведов, — полно при них служить! Мне теперь кажется, лучше нам по-прежнему служить царскому величеству». У него то было обычное запорожское «вередование» (капризничанье): часто запорожец говорил вслух совсем противное тому, что думал. Но действительно в Сече не совсем еще бессильна была партия старых Козаков, не расположенных вообще к крутым переменам. Еще не успел вернуться Гордеенко в Сечу, как к нему прибыло 17 человек с письмом, в котором запорожцы писали своему кошевому: «Как ты делал, так и отвечай; ты без нас вымышлял, а мы, верные слуги царского величества, выберем себе вместо тебя другого кошевого». Об этом известился 5 апреля Меншиков, находившийся в Харькове, а 12 апреля в Харьков пришло известие, что в Сече «рада» отрешила Гордеенка и выбрала в кошевые атаманы Петра Сорочинского. Этот человек правительственными лицами считался благонамеренным, и когда известили царя Петра о таком выборе, он отвечал Меншикову: «Сорочинский человек добрый, я его сам знаю». Сначала этот новый кошевой таким действительно и показал себя: он отправил универсал к запорожцам, находившимся при Гордеенке, и своею властью приказывал им покинуть отрешенного кошевого, воротиться в Сечу и оставаться в верности государю. Но в Сече затем собирались рады за радою и на этих радах происходили междоусобные драки; подробностей мы не знаем, но изо всего вышло то. что хваленый Петро Сорочинский передался на сторону Мазепы и по его поручению отправился лично в Крым просить у хана помощи против москалей.

Еще в феврале царь послал к шведскому королю генерал-аудитора предлагать размен пленных. Русским особенно хотелось освободить из плена русского резидента в Швеции Хилкова, арестованного при самом начале войны в Стокгольме, тем более что царь уже отпустил на свободу шведского резидента в России Клипперкрона. Карл не согласился отпускать Хилкова, представляя, что Клипперкрон несколько лет сряду прежде был резидентом в Москве, а Хилков приехал и задержан тогда, когда уже царь начал войну. Царский посланник привез письмо от Головкина к Пиперу с предложением съезда уполномоченных для заключения мира с тем условием, чтобы России уступлена была часть Карелии, издавна составлявшая часть Русской державы, и часть завоеванной в Ингрии полосы, где находился Петербург: за это, однако, изъявлялось желание дать Швеции вознаграждение деньгами. Сверх того, царь хотел, чтобы обе стороны обязались не вмешиваться в дела Польши, предоставив ей самой устроиться. Но такие предложения были не новы для короля, и Карл сказал: «Это предложение делается нам только для того, чтобы раздуть огонь войны. Пусть царь заплатит нам все убытки, нанесенные Швеции войною, которую он поднял». Такие убытки ценили тогда шведы до миллиона рублей. После того в марте приехал к царю в Воронеж, по делу о размене пленных, посланник от короля шведского и между прочим просил у царя от имени Карла позволение купить лекарств и вина для шведского войска. Петр не только дозволил, но велел отпустить то и другое безденежно.