Но скоро гетману пришлось не хвалить запорожцев, а делать им выговоры. Запорожцам хотелось скорее воевать против татар, чтобы с войны получать добычу и таким образом — в мире ли чрез посредство безопасных промыслов, или в войне через добычу, — а все-таки не оставаться без выгод на счет своих бусурманских соседей. Они послали спросить гетмана: когда же прикажут выступать им в поход. Гетман отвечал, что делать такие вопросы непристойно, а надобно с терпением ждать царского указа; иначе, если такие намерения несвоевременно разглашать, неприятель узнает и станет принимать свои меры. Во все лето 1691 года хотя и происходило несколько отдельных стычек с татарскими загонами[51], но они были неважны и неудачны, а зимой приходили угрожающие вести, что крымский хан выслал на Подол с ордою какого-то козака Стецика, именовавшего себя гетманом козацким с бусурманской стороны, и, сверх того, другая орда еще в большем размере готовится идти в малороссийские города. Тогда в Сече опять пробудились и зашевелились буйные инстинкты, враждебные московскому правительству и склонные к тому, чтобы пристать к татарам. Кошевой Гусак с трудом усмирил в Сече междоусобие и казнил зачинщиков, но зато навлек на себя ропот. Тут в это время в Сечь накоплялся удалый сброд из Украины, распространявший неудовольствие и против великоросских властей, и против гетманского управления. Было в Украине разом несколько причин, возбуждавших волнение в поспольстве. Выше было указано, какое множество жалованных грамот на маетности исходатайствовал гетман в Москве разным старшинам, генеральным и полковым и войсковым товарищам. Во все эти маетности были посланы гетманские универсалы, возлагавшие на посполитых жителей этих маетностей обязанность повиноваться своим новым владельцам. Но в Малороссии между козачеством и поспольством не установилась еще строгая разделительная сословная черта. Козаки пополнялись из поспольства по распоряжению гетманского правительства, а во время войн, когда нужно было поболее военной силы, посполитые самовольно шли на войну, потом уже оставались козаками и признавались в этом звании. Так было, как мы знаем, в последние два крымских похода. Со времен Богдана Хмельницкого козацкие правители старались не допускать такого окозачения всего народа и строго хотели отделять законно приобревших козацкие звание от посполитых, или, как выражались тогда в Малороссии, Козаков от мужиков, Московское правительство, по представлениям гетманов, также признавало справедливым соблюдать это отличие; чтобы не допускать составления самовольных козацких ватаг из поспольства, учреждены были компанейцы[52]. Но когда распространилось и умножилось так называемое охотное войско, содержимое на счет войскового скарба особо от городовых Козаков, то поспольству открывался новый путь вступать в козачество. Охотные набирались отовсюду и посполитые могли записываться в число их. Но то были случаи, когда поступление в козаки посполитых было не противно правительству. Такие случаи представлялись нечасто, а весь народ вообще не знал и не хотел знать разделения Козаков от мужиков. Мужикам хотелось быть одинаково вольными козаками. Таков был народный взгляд, который, однако, должен был склоняться перед другим правительственным взглядом. Понятно, что поспольству, жившему в маетностях, жалованных знатным лицам, не по сердцу было повиноваться новым господам. Те, которые были поотважнее, убегали из этих маетностей в Сечу.