Мажарин

— Я не пойду к нему! Я не буду с ним спать! Я его ненавижу! Ты меня продал ему! Как вещь! Ты меня всего лишил! У меня из-за тебя жизни нет! — начала кричать сорванным голосом. — Отпусти меня! Почему я должна за тебя расплачиваться?

— Потому что он хочет тебя. Веня хочет тебя.

— А я не хочу! Не хочу! Не хочу! Не хочу! И никогда не хотела! Я не хочу с ним быть, и ты это знаешь! — бесконечно орала она. Не боясь получить в ответ пощечину, ударила брата по щеке, раз-второй. Ломая ногти, вцепилась в рубашку на его груди и затрясла: — Почему я должна за тебя расплачиваться? Почему?!

Он в ответ не ударил, просто с силой сжал запястья и отодрал от себя ее руки. Скрестил и обездвижил их, глядя злым, но уже осмысленным взглядом.

Марина сухо сглотнула.

— Он меня насилует каждый раз, а ты делаешь вид, что так и надо… Во что ты превратился, Егор? Кем ты стал? Кто ты? Одумайся…

Всё так же тяжело дыша, Егор молчал, хотя уже должен был отдышаться. Пальцы постепенно расслабились. Опустив голову, он крепко и нервно потер лысину. Лицо. Шумно выдохнул, уставился на нее, добела закусив губу, и у Маринки загорелась маленькая надежда, что уйти все-таки получится.

Она медленно подняла руки, чуть подалась вперед и сжала ладонями его щеки, заставляя смотреть на себя.

— Отпусти меня, Егор. Ну, пожалуйста… Пока не поздно. Иначе ты не выгребешь. Будь человеком. Просто отпусти. Ты меня ненавидишь, я знаю.

Ну и что. Отпусти. Я уйду в футболке и джинсах. Ничего не возьму. Даже машину можешь себе оставить. Мне ничего не надо, просто отпусти.

Скажи Харину, что я пропала. Исчезла, сбежала. Я всё забуду. Навсегда. И ничего никому не скажу.

То живое, что она уловила в его взгляде и что дало ей слепую безосновательную надежду на спасение, погасло. Глаза Егора стали снова пустые и холодные. Жестокие и безразличные. Кажется, лицо под руками затвердело, и Марина одернула ладони, словно коснулась чего-то мерзкого и скользкого. Противного. Будто змею в руках подержала.

— Отпусти! Ну отпусти! Отпусти меня! Отпусти! Отпусти! — истошно заорала так, что в ушах зазвенело, и от собственного нечеловеческого крика в голове что-то щелкнуло.

— Я ему денег должен. Много. Очень много. Иди к себе в комнату, и может быть, сегодня будет ваша последняя встреча, — замогильным голосом приказал он, оставшись глухим к ее отчаянной мольбе.

— Ты не выгребешь. Ты не человек. Ты даже не животное. Я не знаю такого слова, чтобы как-то назвать тебя. Ты не видишь себя со стороны… Кем ты стал… Тебе не пройдет всё даром. Да, сегодня будет наша последняя с Хариным встреча.

Это точно. Но из своей комнаты я не выйду, можешь меня хоть убить. Пристрелить, придушить. Что хочешь делай. Я тебя не боюсь. Мне насрать, что ты со мной сделаешь, я никуда не выйду.

Не Егора Марина боялась, не этого труса убогого. Он шакал, гиена. Падальщик. Живет по указке, ни на что сам не способный. Другого она боялась…

Стэльмах кое-как поднялась с дивана и, прихрамывая, пошла к себе в комнату. Камнем упала на кровать и лежала в одном положении бесконечное количество времени. В апатии. Словно в вакууме. Без кислорода, без мыслей, без всего.

Потом она смыла с себя потекшую косметику и переоделась. Надела черное белье, черную водолазку и черные джинсы.

Серёженька, только не ищи меня, только не ищи, уходи, уезжай. Ты не знаешь, какие они звери. Ты даже не представляешь. Брось… Забудь…

И знала, что не бросит, не забудет, не уедет, не скроется. Знала, что не бросит…

Даже позвонить ему не могла. Еще до того, как она ушла в комнату, Егор бросил ее телефон в раковину и включил воду.

* * *

За окном давно стемнело. Марина так и сидела на кровати в одном положении и смотрела на белеющую в сумраке дверь. Ждала, что вот-вот она откроется и начнется ад. Ее персональный филиал ада на земле.

С первого этажа донесся заливистый лай собаки, а через некоторое время комнату медленно прорезал угол света. Дверь распахнулась, и в проеме возникла крупная мужская фигура.

— Можно войти? — спросил ледяной голос.

Можно подумать, если я скажу «нет», тебя, сука, это остановит! Разве когда-нибудь останавливало?!

Марина молчала. Напряглась, став сплошным нервным клубком, и вся собралась внутри, сжалась.

Харин включил свет, прошел по комнате и встал у кровати. На одной его руке была намотана металлическая ринговка-кобра, другой он потянулся, чтобы коснуться Маринкиного лица. Взяв за подбородок, он приподнял ее голову, заставляя смотреть на себя.

— Я соскучился, — сказал мягко и холодно. — Давно тебя не видел. Целый месяц.

— Убери от меня свои руки, — дернула головой.

— В последний раз я был немного груб с тобой. Прости.

— Немного? И только в последний раз?

— Ты сама виновата. Ты меня разозлила.

— Я не буду спать с тобой, не притрагивайся ко мне.

Он снисходительно улыбнулся:

— Ты всегда так говоришь. А потом соглашаешься.

— Я не соглашаюсь. Ты меня насилуешь.

— Не драматизируй, — снова медленно улыбнулся и присел рядом. — Когда женщина говорит «нет», это значит — «да». — Кончиками пальцев погладил ее волосы.