Читаем McCartney. День за днем полностью

McCartney. День за днем

Сейчас Леннон стал транснациональным идолом, вся слава Битлз приписывается ему одному, и Пол очень от этого страдает. Но, проработав с ним почти три года, я теперь абсолютно убежден, что музыка Битлз — на сто процентов музыка Маккартни! Видимо, подсознательно опасаясь сомнений в том, кто действительно писал ораторию, он и вынес свое авторство в заглавие, что в классической музыке в общем-то не принято".

Что же, Ливерпульская оратория — своего рода музыкальный эквивалент "литературной записи"? Не самое плохое сравнение, считает Карл Дэвис: "Элизабет Тейлор не в состоянии написать книгу, поэтому она находит журналиста, которому надиктовывает свои воспоминания и мысли. Примерно так же пытались сделать и мы с Полом".

"По-моему, избыток музыкального знания может иногда вредить, — уверяет Маккартни. — Например, когда надо написать мелодию. Я подозреваю, что Карл при этом вспоминает Шуберта или Шумана. А я, не обремененный подобным знанием, не в состоянии цитировать — даже непроизвольно — классическую музыку. Я сказал Карлу, что если в нашей вещи начнут появляться намеки, например, на мелодии Вестсайдской истории Бернстайна — что, кстати, совсем неудивительно, я очень люблю Вестсайдскую историю, — это будет для нас гибелью. Но если в аранжировках Карла начал бы звучать, например, Вагнер, то я просто не понял бы этого! Слава богу, что я не знаю нот".

А что обо всем этом думает Дэвис?

"Вначале меня привлекала исключительно финансовая сторона дела: Пол Маккартни — это, знаете ли, финансовая империя. Если за твоим проектом стоит такой человек, можно смело пускаться в любые авантюры. Проблема Пола заключается в том, что он не считает денег. Да я в первый же вечер без труда выколотил из него два миллиона фунтов на школу для молодых пианистов!

А сейчас он загорелся идеей рок-колледжа, в котором хочет преподавать сам. Теперь любому прощелыге достаточно произнести магические слова "рок-колледж", и Маккартни подарит ему целое состояние.

Что же касается самой музыки, то, познакомившись с Маккартни ближе, я был поражен. Естественно, я слышал его вещи, их знает весь мир, но о глубине его таланта я даже не догадывался. Та легкость, с которой Маккартни исторгает из себя мелодии — причем каждая из них составила бы славу любому композитору, — та простота, за которой стоит только гений, та детская способность видеть предметы и события в их реальном значении — это Маккартни. Если бы он знал ноты, я бы ему, конечно, и не был нужен — ведь он слышит не только свои мелодии, но и их оркестровки.

Однако он упрямый как осел, — вздыхает Карл Дэвис. — Такого нежелания научиться простейшей вещи — проще нотной записи может быть разве что штопор — я еще не встречал. Послушай, говорил я ему, за двое суток я научу тебя всему. В нотной записи существуют всего двенадцать правил, и их надо запомнить. Все. Действительно все. Это даже проще, чем печатать на машинке. Узнав ноты, ты сможешь более полно реализовать себя как композитор! Но он был непреклонен, все твердил: "У меня такое чувство, что если я сейчас, на старости лет, возьмусь учить ноты, моей творческой свободе придет конец. Пусть уж мой подход к музыке остается примитивным. Вспомните наскальную живопись — те художники тоже ведь были неучами. И Джон Леннон не знал, как записать свою мысль нотами, а Элвис, Литтл Ричард, Фэтс Домино, Чак Берри? Тоже нет. Они не знали нот, но это не помешало им создать величайшую музыку".

Я решился на хитрый ход — ровно за сутки я обучил нотам его тринадцатилетнего сына. И, как вы думаете, реагировал мистер Маккартни? Он сказал, что поражен, но это отнюдь его не убеждает. Понимаете, это его не убеждает! Что за бред, говорил, нет, уже орал я, это же просто пять линеек, на которых пишутся до-ре-ми-фа-соль-ля-си! И все! Нужна восьмая доля — рисуешь крючок, нужна шестнадцатая — два крючка, все! Это язык, ты же говоришь по-французски, при этом твоя невинность не страдает! А он в ответ: "Нет!"

И каков результат? А результат, как писал журнал "Тайм", — "большая, развернутая, достойная самых высоких почестей работа". Это история ливерпульского мальчика по имени Шэнти, рожденного в 1942 году во время воздушных налетов (часть I, "Война"). "Главы" оратории рисуют жизнь обыкновенного подростка — "Школа", "Тайник", "Отец", все, вплоть до смерти отца. Во второй части наш герой встречается с девушкой Мэри Ди, женится на ней ("Свадьба"), работает ("Работа"), ссорится с женой ("Кризис"), и в конце, после дорожного происшествия, чуть не стоившего жизни жене и их еще не рожденному ребенку, мирится с любимой ("Мир").