МЧК Сообщает…

Свет настольной лампы был тускловат. Электростанция Москвы работала плохо, не хватало топлива, поэтому инженер Басов, собираясь поработать, зажег свечи.

Он разложил на письменном столе чертежи.

За стеной дочка играла ноктюрн Скрябина. Чистая, немного холодноватая музыка звучала чуть слышно, приглушенная стеной.

За окном была ночь. Тревожная и опасная Москва. И дом Басова был словно корабль, плывущий сквозь эту ночь, наполненный уютом и музыкой.

Часы на камине пробили половину двенадцатого. Свет свечей падал на стекло шкафа, за которым тусклым золотым блеском отсвечивали кружки монет.

К дому Нирнзее в Гнездниковском подъехал закрытый «пежо». Из него вышли четверо в фуражках и кожаных тужурках и вошли в подъезд.

Басов работал. Музыка не мешала ему, а, наоборот, подбадривала, как чашка крепкого кофе.

В прихожей коротко и требовательно зазвонил звонок.

Басов посмотрел на часы. Странно, кто бы это мог быть?

Он вышел в прихожую. Высокий, плотный, в домашней бархатной куртке.

— Кто там?

— Это квартира инженера Басова? — спросил голос за дверью.

— Да.

— Откройте, Борис Аверьянович, мы из ЧК.

Басов положил руку с массивным золотым перстнем на головку замка. Вспыхнул в тусклом свете синеватый камень с вырезанной на нем монограммой. Басов повернул замок. В прихожую вошли четверо.

— Товарищи чекисты, — начал Басов, — я работник Совнаркома, у меня есть… — он запнулся, с ужасом глядя на одного из вошедших. — Копытин… Виктор…

Он не успел договорить, Лапшин ударил его ножом.

А из гостиной доносилась музыка.

Копытин с двумя бандитами прошел в глубину квартиры.

Музыка смолкла.

— А-а-а!.. Не надо… — закричал женский голос. Закричал и задохнулся криком. Словно рот зажали. Лапшин снял с пальца убитого перстень, вынул из жилетного кармана часы и отстегнул цепочку.

В глубине квартиры послышалась возня, слабый женский стон и срывающееся мужское бормотание. Лапшин усмехнулся и пошел в гостиную.

Данилов стоял в кабинете Басова. Комната была разгромлена, даже паркет взломан. Шкаф, в котором лежали монеты, разбит, и стекла противно хрустели под ногами.

Иван внимательно оглядывал комнату, тщетно стараясь найти что-нибудь похожее на след.

— Ну, что у вас? — спросил вошедший Бахтин.

— Не знаю.

— Вам надо учиться, юноша, сыскное дело, как и всякое иное, требует профессионализма.

Бахтин подошел к разбитому шкафу, достал лупу. Внимательно начал рассматривать осколки стекла.

— Ну вот. Есть отпечатки. Они вас пока не боятся и поэтому следят как пожелают. Понимают, что вы на заводе да в окопах курс криминалистики не изучали. Ну ничего, ничего… Позовите Мартынова, пожалуйста.

В коридоре санитары в старых тулупах укладывали на носилки труп Басова.

— Понимаешь, — Мартынов дернул фуражку за козырек, — его убили, дочь изнасиловали, думали, придушили, а она жива.

— Можно допросить?

— Думаю, через неделю, не раньше.

— А за что они его?

— За то, что революции служить начал и, конечно, за коллекцию. Его прадед, дед, отец собрали уникальную коллекцию золотых монет. Она большую художественную ценность имеет. А эти гады ее в слитки переплавят.

В квартиру вошел Манцев:

— На Палихе бандиты зверски убили начальника уголовно-розыскной милиции района Алехина и всю его семью. Доколе, Мартынов, бандиты и убийцы будут творить свое черное дело?

Мартынов отвернулся. Иван увидел, как краска залила его лицо.

— Я жду ответа, Мартынов?

Мартынов молчал.

Винтовочные выстрелы сухо трещали в морозном воздухе, пахнувшем порохом и ружейной смазкой.

Отделение отстрелялось, и Климов пошел проверять мишени. Издали их силуэты на темном фоне неба напоминали застывших людей.

Климов осмотрел мишени, построил отделение:

— Товарищи милиционеры. Огневая подготовка есть основа основ вашей службы. Вы заступаете на пост в одиночку, поэтому должны быть готовы к любым неожиданностям. Умение владеть оружием — главное в борьбе с бандитами…

Он замолчал, и память, в который уже раз, прокрутила ленту воспоминаний: вспышки выстрелов, падающий Скурихин, машина, летящая на него, прыгающий в руке наган.

— К мишеням! — скомандовал он.

Здесь, на стрельбище, в учебных классах, он вновь ощутил себя человеком нужным, делающим важное и хорошо знакомое дело.

Ему нравилось учить этих ребят, посланных в милицию с фабрик и заводов.

Материальная часть оружия давалась им хорошо, сказывалась рабочая сметка, но огневая подготовка еще хромала.

Несколько дней назад на совещании у начальника курсов он заявил, что не подпишет ни одного свидетельства до тех пор, пока курсанты не научатся хорошо стрелять. Представитель Московского Совета сказал:

— Милиционеров не хватает, научатся в процессе службы.

— В процессе службы, — отпарировал Климов, — они должны уметь защитить и себя и население.

— Классовая сознательность…

— Это демагогия, — твердо сказал Климов, — а я учу людей вещам конкретным.

— Вы, как бывший офицер, не можете правильно определить политический настрой масс. Ненависть к врагу революции — вот главное оружие. А им курсанты владеют в совершенстве.