Mea culpa

Он машинально потянулся за сигаретой – как всегда, когда его забирала какая-нибудь долгая мысль, – но это движение вернуло его к жизни, и он остановился. Через пять минут выйдешь за проходную, покуришь. А так на улице все равно вытащишь сигарету, это уже как инстинкт, и получится два перекура за пятнадцать минут. И так пачка в день выходит. Недавно где-то прочел, что от этого снижается эта, как ее… В этих книжках все плохо, от чего человеку хорошо. Глупость какая-то… хотя Светка в последний раз была недовольна, даже буркнула что-то, черт побери. Ей хорошо, в кассе через день костяшками щелкать, – а здесь крутишься как белка в колесе, покурить спокойно не дадут. Станки летят один за другим, весь третий участок с пятьдесят первого года, изоляция сыплется, их давно на свалку пора – нет, ремонтируй… Это вообще не мое дело, мое дело – щиты, – я виноват, что в цеху не хватает электриков? Платите больше, будут электрики… Немцов, конечно, подбросит десятку-другую – Да нужна мне его десятка, я бы сам заплатил, лишь бы не дергали. Да… а эти черненькие, в аквариуме, дохнут одна за другой. В чем дело? Третий раз покупаем, и третий раз дохнут. Ладно, купим еще… А Светка сегодня дома? Вчера ее не было… тьфу ты ч-черт!

Он увидел часы. Шесть минут пятого!… Он вскочил чертыхаясь. Лишние шесть минут – а пока оденешься, распишешься и все такое, будет уже пятнадцать – вызвали в нем ощущение потерянной жизни. Глупо, конечно. На ходу снимая халат, он направился к шкафу. Замок барахлил – он опять чертыхнулся, раздирая его ключом. Надо бы новый попросить у Наташки, она даст, но… Позавчера прямо прилипла к нему, как бы не дошло до греха. При этом воспоминании ему стало жарко. Можно не удержаться, и потом будет тошно. Он себя знает. Тем более что одним разом дело не кончится – работают вместе. На работе это затягивает хуже водки… Он надел шарф, шапку, пальто, мельком взглянул на стол… черт, сигареты забыл в халате. Опять возиться с замком. Ладно уж, не спеши… Он щелкнул замком, заглянул в щитовую – попрощаться с Бирюковым: того не было, пошел, наверное, в цех. Выйдя из дежурной комнаты, он подошел к щиту управления. В конце смены проверь выключатели. Рубильник контрольного кабеля унылым горбатым носом уставился вниз. Час назад он начал прозванивать цепь – почему предохранители летят? – и выключил ток. Он взялся за холодную гладкую рукоятку и перещелкнул ее наверх. Так… Что еще? Журнал. Журнал сдачи-приема смены лежал на избитом, с размочаленными углами столе с овальной инвентарной биркой завода. Такой стол на помойку вынести – месяц будет лежать, никто не возьмет, – а тут пожалуйста, бирка… «Имущество завода „Авангард“». Он вытащил ручку (свою: была раньше общая – лежала в журнале, – но начали красть) и в графе на пересечении строчки своей фамилии и колонки сегодняшнего дня написал: «Сдал». И поставил подпись – с росчерком аж на завтрашний день. За уход он всегда расписывался летящей рукой; утром подпись была более скромной, как будто усталой, – вот была бы задачка для этого… для графолога. Наверное, подумал бы, что электрик ночами пьет. А на работе опохмеляется. Он улыбнулся, надел колпачок и опустил ручку в карман. Под его «Сдал» и подписью стояло уже аккуратное сменщика: «Принял. Бирюков», – безо всяких росчерков, как надпись на школьной тетрадке. Когда это он успел – перед тем как войти в дежурку, что ли? Сдал, принял… Посторонний человек прочтёт и подумает: стоят электромонтеры руки по швам и отчитываются друг перед другом. Я сдаю, ты принимаешь – и не дай Бог что-нибудь не сдать… Он захлопнул журнал, вспомнил вдруг, как главный энергетик, Васильев, наткнувшись однажды на этот журнал, мотнул головой при виде его размашистой подписи: «Ну, прямо министр!…» – и, улыбаясь про себя, бодро зашагал к выходу.

II