Меандр: Мемуарная проза

В другой раз для сходной оказии, чуть ли даже не к помпезному столетию Ленина, Боря решил напечатать фотографию бюста вождя. Но зато не работы Кербеля или Вучетича, а нежно любимого Натанушки. Натан Альтман, смуглый старичок в берете, с усиками щеточкой (как и у Бори), с сильным акцентом, не еврейским, а неуловимым, среднеевропейским, жил себе тихонько в романтической ауре — вот он, среди нас, один из мастеров авангарда! Ничего подробного о его биографии не знали, как и о биографии всех тех, кто провел несколько лет в эмиграции, а потом вернулся. Как известно, большинство вернувшихся загремели в ад лагерей, если не были попросту сразу убиты. Так что уцелевшие даже и в наши, не очень кровавые времена предпочитали о своем прошлом помалкивать. И расспрашивать их о том периоде жизни было не принято. Боря рассказывал: отдыхали они вместе с Натанушкой в Гурзуфе, поехали в море на лодке рыбу удить, Натан соскреб со свай пирса мидий, сидит на корме, открывает их и ест. "И на меня поглядывает!" Этот незамысловатый рассказ означал тогда многое. Не просто что, мол, чудачит старик, а что Натан хотя и в смешной такой форме, но доверительно дает понять, что живал он в краях, где запросто едят устриц, мидий и прочее в раковинах.

Я пришел к нему в мастерскую где-то на Петроградской. Над тахтой вместо коврика висела рыбачья сеть (я вспомнил мидий). Альтман показал мне глиняную башку Ильича и привычно рассказал анекдот, который я читал уже в десятках статей и интервью. Собственно, это и было его главной охранной грамотой — что он рисовал и лепил Ленина с натуры. Тем не менее я деловито записал в блокнот: "Они закончили очередной сеанс, и Натан Исаевич попросил Владимира Ильича время от времени до очередного сеанса поливать бюст, чтобы глина не рассохлась. На следующий день Владимир Ильич вызывает звонком секретаршу и говорит: "Возьмите чайник и полейте мою голову!" Секретарша думает: "Окончательно спятил, крыша поехала от застарелого сифона, надо Сталину сказать…"" Нет, конечно, Альтман говорил и я записывал по-другому: "Каково же было удивление секретарши… "Да бюст мой, бюст!" — пояснил Владимир Ильич и звонко расхохотался".

Бюст, равно как и зарисовки живого Ленина, производили неприятное впечатление. Я не хочу спекулировать в том смысле, что художник-де уловил злодейскую сущность главного большевика, думаю, что Альтман хотел угодить, но не очень умел делать такие вещи. Тогда все передавали, что ленинградский партбосс Толстиков увидел на выставке альтмановского Ленина и в искреннем удивлении спросил: "А это что за крыса?" Иногда истина глаголет и устами хама.

Театральные его работы я не знаю, но ни скульптором, ни живописцем, ни графиком выдающимся Натан Альтман не был. Хотя он был талантливый человек и настоящий художник. Мне рассказывали, как во время войны, эвакуированный в Сибирь, сидел он в холодной избе и рисовал эскизы декораций для местного театра. По избе бегали полчища тараканов. Альтман время от времени ловил одного, окунал кисточку в бронзу, золотил таракана и отпускал, приговаривая: "А это лауг'еат Сталинской пг'емии". Альтман был мастер и умел делать разное в разные времена. Выжил потому, что худо-бедно приспособился к соцреализму со своим Лениным. Завоевал прочную уважительную репутацию у интеллигенции благодаря большому портрету Ахматовой, с намеком на кубизм ("прикубленному" — говорили тогда художники), как и знаменитые графические портреты Анненкова, но на самом деле декоративно-салонному. Но лучше всего — эти предвосхищающие концептуальное искусство золотые тараканы.

Арктика