Любимец божий вздрогнул — это был тот самый разведчик Вайнотов, которому он содрал кожу с головы, потом убил и спрятал под упавшим деревом. Мэбэт вспомнил его, хотя видел человечка совсем недолго. Выследить и убить разведчика не составило труда, к тому же этот юнец был нестоящий противник. Поймать, убить и спрятать тело — все это уместилось в несколько мгновений. После чудесной победы над Вайнотами это малое военное дело осталось в памяти лишь кратким удовольствием от хорошо сделанной работы.
Но сейчас именно это воспоминание стало главным для Мэбэта, и ударило в сердце, когда человечек, угадал его мысли:
— А ловко ты это сделал, — сказал он, и размытое лицо подернулось чем-то напоминающим улыбку. — Где только научился такому? Мне бы так… Ты не бойся, я ничего не попрошу. Разве что гребень, но у тебя его нет.
Человечек снял капюшон малицы, показал оголенную кость головы.
— Я даже не в обиде на тебя, ведь ты поступил по закону войны. Окажись ты на моем месте, и я бы срезал тебе макушку… если б дотянулся. Уж больно ты высок.
Он рассмеялся, довольный своей шуткой, но скоро погрустнел, сказал: «Жалко», — помолчал немного и вновь оживился:
— Но я доволен. Знаешь, чем я доволен? Тем, что даже не вскрикнул, когда ты свежевал мою голову. Я вел себя как настоящий воин. Ты согласен?
— Да, ты вел себя, как настоящий воин, — глухо, почти подавленно ответил Мэбэт. — Только настоящий, опытный воин умеет терпеть боль так, как терпел ты. Хотя ты совсем молод. Как твое имя?
Собеседник, казалось, не услышал вопроса: его занимало другое:
— Ты кому-нибудь сказал, что я вел себя, как настоящий воин? Кто-нибудь знает? Скажи, это самое главное для меня.
Мэбэт понимал: единственное, чего не стоило говорить этому человеку, была правда о нем. Но солгать любимец божий не мог. Он замолк, подбирая слова.
— Только я был свидетелем твоей храбрости, кроме меня о ней не знает никто.
Человечек поник.
— Жаль, — он едва не плакал. — Я ведь сам напросился в разведку, хотел, чтобы все знали — пусть я приемыш, сирота, не своим очагом живущий, но от меня есть толк и польза, даже большая, чем от своих.
Сунув волосы в мешок, он повернулся, чтобы уйти.
— Стой, не уходи — крикнул Мэбэт. — Я вернусь в мир и расскажу всем о твоей храбрости. Как твое имя?
— Ты говоришь правду?
— Да… Если, конечно, мне хватит сил дойти до конца.
— Я помогу тебе. Пойдем вместе, я замолвлю за тебя перед моими родичами, они ждут впереди. Там много народу.
Они пошли рядом и маленький разведчик рассказывал свою жизнь.
Звали его Сусой, что значит Немощный.
— Плохое у меня прозвище, — говорил Сусой, — и самое главное, что неправильное. Какой же я немощный, если и дрова рубить, и нарты тащить, и оленя заарканить — все могу. А они — Сусой… Я потому и напросился тебя выследить, чтобы мне другое прозвище дали. Какое-нибудь красивое, чтобы боялись.
Родичами, о которых говорил маленький разведчик, оказалось истребленное войско Вайнотов. Во главе его был Няруй, который не вынес позора и сам себя убил.
Вожак сидел на снегу, скрестив ноги, и будто пел песню сам себе, раскачиваясь в такт словам:
— Разве может один человек противостоять войску? — спросил он как бы сам себя, и сам себе ответил: — Нет, не может. Но Мэбэт, его сын и еще одна женщина победили меня — меня, от которого мой род не ведал убытка и не слышал о поражении. Может такое быть? Нет, не может. Сохатый велик, но куда ему одному против волчьей стаи? Медведь страшен, когда поднимут его из логова, но и он гибнет неминуемо, если охотников много, они храбрые и правильно расставлены на месте охоты… Я Няруй, ходил против татуированных тунгусов, энцев, селькупов, аринов, нганасан, против других племен и родов, которые хотели нашей земли. Я водил людей с оружием, когда мы хотели чужой земли. Я выходил против войска вдвое и втрое больше собственного и никогда род мой не слышал о поражении и не ведал убытка. Потому что бог войны любил меня и дал мне, Нярую, кроме храбрости, безошибочное знание делать засады и правильно расставить людей перед боем соразмерно их способностям и силе. Но Мэбэт, его сын и еще одна женщина победили мое войско — целое войско храбрых людей. Почему так? Почему разум мой помутился? Почему я послал в разведку глупого мальчика, а не опытного мужа? Почему поддался страху трусливых? Почему уступил глупости глупых, жадности жадных, сам пришел в петлю и лег на ней?
Вильчатая Стрела поднял голову, будто искал в пустоте ответа и оправдания.